Протопресвитеръ Михаилъ Помазанскій – Школьное богословіе и Вѣра.
На церковной нивѣ есть такой предметъ знанія, называютъ его «школьное богословіе». Въ сущности, это даже не одинъ предметъ, а понятіе собирательное, обозначающее рядъ предметовъ преподаванія въ духовной школѣ, излагающихъ ученіе Церкви. Понятіе вполнѣ естественное и законное. Но въ наши дни самъ этотъ терминъ «школьное богословіе» употребляется спеціально, когда желаютъ выразить непріязнь къ нему, пренебрежительное или даже порицательное отношеніе, сказать, что предметъ этотъ въ его обычномъ видѣ есть нѣчто отжившее и если держится, то просто по инерціи и выражаетъ нашу отсталость отъ жизни.
Что же собственно подъ этимъ словомъ мыслится? Дѣло въ томъ, что въ духовной школѣ изучается, при основѣ – Свяшенномъ Писаніи, рядъ предметовъ «богословія»: догматическое, нравственное, сравнительное, пастырское. Такимъ образомъ, всѣ они подпадаютъ подъ эту неодобрительную рубрику. Главный ударъ, очевидно, падаетъ на догматику и косвенно на этику. Въ кругахъ церковныхъ писателей, представляющихся передовыми вошло почти въ обычай начинать богословскую статью очеркъ или книгу легкимъ или же острымъ выпадомъ противъ «школьнаго богословія».
Не впервые традиціонному курсу русскаго православнаго богословія выслушивать упреки. Только они прежде касались отдѣльныхъ пунктовъ христіанскаго міровоззрѣнія.
Такъ, Ал. Ст. Хомяковъ укорялъ наше богословіе за то, что оно слишкомъ «робко» въ своихъ выступленіяхъ, когда нужно подчеркнуть п р е в о с х о д с т в о православнаго самосознанія надъ уровнемъ понятій римско-католическаго и протестантскаго міровоззрѣній, въ главномъ пунктѣ – въ догматѣ о Церкви, о соборности Церкви.
Съ половины минувшаго столѣтія раздавались голоса о томъ, что въ нашемъ богословіи удерживается сильный схоластическій элементъ, остающійся отъ 17-го вѣка, какъ слѣдъ самообороны западно-русской церкви отъ напора римско-католической миссіи, когда приходилось эту самооборону вести въ условіяхъ латинской терминологіи и на фонѣ всеобщихъ тогда схоластическихъ представленій и понятій.
Однако, «семь разъ отмѣрь, а одинъ разъ отрѣжь»: – разумное житейское правило. Но въ особой ли степени оно относится къ изложеніямъ церковнаго ученія, гдѣ не должно быть колебаній и зигзаговъ, гдѣ, если и необходимо выравнять уклонъ, то нужно опасаться большей опасности, опасности нарушить прямую, единственно православную линію богословія, выраженную апостоломъ Павломъ чрезъ глаголъ, съ особымъ вѣсомъ поставленный имъ, ὀρθοτομέω, провожу прямую линію подъ линейку (напр., металлическимъ рѣзцомъ по дереву). Прекрасно путь православнаго богословія начертанъ въ кондакѣ на дни памяти вселенскихъ соборовъ:
Апостолъ проповѣданіе и отецъ догматы
Церкве едину вѣру запечатлѣша.
Яже и ризу носящи Истины,
Исткану отъ еже свыше богословія,
Исправляетъ и славитъ (ὀρθοτομεῖ, прямо-рѣжетъ, право-славитъ),
Благочестія великое таинство.
Нельзя сказать, чтобы русское наше богословіе не отозвалось на справедливые указанія и упреки, оно готово ихъ принять, но такъ, чтобы не нарушить своего прямого долга – беречь, блюсти истину, не сойти съ прямого пути.
Слово «схоластика» для людей толпы приняло у насъ значеніе отрицательное, какъ нѣчто мертвое, не вызывающее интереса. Для нихъ достаточно видѣть группы текстовъ библейскихъ, чтобы назвать это схоластикой. Между тѣмъ, взгляды мѣняются, въ томъ числѣ и научные. И періодъ схоластики, трактовавшійся нѣкогда, какъ длительный пережитокъ господства сухой, отвлеченной, топтавшейся на мѣстѣ мысли, уступилъ мѣсто другой оцѣнкѣ, какъ періодъ высокаго напряженія и тренировки мысли, легшій въ основу въ исторіи развитія западно-европейской культуры, – важный даже независимо отъ его значенія въ исторіи христіанства. Между тѣмъ, «школьное богословіе», какъ терминъ, есть простой переводъ слова «схоластика». Называть наше богословіе схоластикой уже отошло въ прошлое, а кличка «школьное» осталось въ ходу, какъ конвертъ безъ письма.
Укоры сыплются не только на просторахъ нашей эмиграціи. Также и въ совѣтскомъ быту люди – старые люди, религіозные – но живущіе психологіей эпохи между двумя русскими революціями: 1905 и 1917 года, эпохи мысленнаго разброда и религіозныхъ «исканій», не щадятъ нашего прошлаго. Изъ этой сферы Ф. И. Удѣловъ въ брошюрѣ «Объ о. Павлѣ Флоренскомъ» (УМКА, Парижъ 1972) пишетъ: «Безоблачность мышленія всегда подозрительна... Сомнѣнія мы часто не преодолѣваемъ изнутри, а прямо затыкаемъ отъ нихъ уши догматическимъ заклинаніемъ. Въ связи съ этимъ надо знать о глубокомъ упадкѣ школьнаго богословія, сдѣлавшемся вполнѣ очевиднымъ ко времени качала богословской дѣятельности Флоренскаго»... Здѣсь же авторъ приводить жестокія слова «лица близкаго къ Флоренскому», М. А. Новоселова (къ слову сказать, лично издавшаго въ свое время рядъ – признаемъ – полезныхъ брошюръ, относящихся къ темѣ «о пути къ опытному богопознанію»: только онъ его назвалъ смѣло: « З а б ы т ы й путь»), Новоселовъ пишетъ: «Наше школьное богословіе, чуждое религіознаго опыта, не только никого не удовлетворяетъ, и не возводитъ къ Богу, а убиваетъ и тѣ живые начатки религіозной жизни, которые воспринимаются въ семьѣ и въ храмѣ... Мы, съ ревностью достойной лучшей участи, хранимъ догматическую скорлупу, настолько заморозивъ ее холодомъ разсудочности, что ищущимъ питательнаго зерна Христова доступъ къ нему оказывается прегражденнымъ... Постепенная утрата живого Боговѣдѣнія (Бого-ощущенія) привела человѣка къ полному Бого-забвенію» (Удѣловъ, стр. 33-34).
***
Такъ что же? Догматическое богословіе должно идти по пути сомнѣній и колебаній въ вѣрѣ? Опытный путь, вѣдь, путь л и ч н ы й , а догматическое богословіе – общецерковное исповѣданіе: неужели нужно сдѣлать его колебательнымъ? Вѣдь, въ немъ – ученіе Самого Господа и личный опытъ Апостоловъ!
Разбить «догматическую скорлупу»? Ликвидировать догматическія опредѣленія вселенскихъ соборовъ и избранныя изложенія вѣры святыхъ отцевъ? На эти мысли отвѣтилъ Достоевскій: разбейте сткляницу, наполненную мѵромъ: вы лишитесь самого мѵра.
Упрекаютъ въ «холодъ разсудочности». Не слѣдуетъ ли опасаться и въ богословскихъ сомнѣніяхъ обратнаго: личныхъ авторскихъ переживаній, особыхъ художественныхъ пріемовъ и лиризма, если за ними скрыта хотя бы и подсознательная цѣль склонитъ читателя къ единодушію съ авторомъ въ логическихъ выводахъ? (См.: Василій Вел., «Противъ Евномія»).
Что же представляетъ собою въ дѣйствительности школьное богословіе?
Прежде всего, слѣдуетъ имѣть въ виду, что этотъ предметъ не имѣлъ и не имѣетъ намѣренія величаться собою и претендовать на то высокое положеніе, какое хотятъ ему приписать. Онъ предназначенъ только для школы, для «духовной школы», какъ одинъ изъ учебныхъ предметовъ. Школа же духовная второй половины XIX столѣтія даже не была строго церковной, она совмѣщала въ себѣ и сословную задачу – дать образованіе дѣтямъ рядового духовенства. Задачу, методъ и право на существованіе этой формы богословія митрополитъ Макарій обстоятельно изложилъ вначалѣ своего двухтомнаго труда: «Православное Догматическое Богословіе». Значитъ, мы имѣемъ здѣсь дѣло съ типомъ учебника. Что же такое школьный учебникъ?
Здѣсь позволю себѣ – пусть простятъ читатели – нѣкоторое отступленіе отъ общаго стиля рѣчи. Въ періодъ моихъ занятій въ средней русской школѣ одна изъ ученицъ начала свое школьное сочиненьице на какую то тему о книгѣ слѣдующей запомнившейся мнѣ фразой: «Книги дѣлятся на три разряда: скучныя, умныя и неприличныя. Скучныя – это наши учебники; умныя – тѣ, какихъ мы не понимаемъ; неприличныя – какихъ намъ не нужно читать» (имѣла въ виду современную беллетристику).
Школьный возрастъ вообще таковъ, что онъ воспринимаетъ легко свѣжей памятью то, что ему преподпосится, не проникаясь глубоко его содержаніемъ. Я прошелъ духовную школу. Въ ея первой ступени, въ «духовномъ училищѣ» мы въ возрастѣ 13-14 лѣтъ наизусть знали всѣхъ восьми гласовъ воскресные догматики въ ихъ знаменномъ распѣвѣ: но развѣ мы вдумывались, развѣ понимали ихъ содержаніе? Для этого проникновенія ихъ въ наше полное сознаніе впереди еще стояли, кому суждено было сохранить жизнь, десятки лѣтъ. Да и въ ю н о ш е с к о м ъ возрастѣ, когда утихнетъ открывшімся клапанъ критики, трудно ожидать отъ юношей, за малымъ исключеніемъ, углубленнаго вниманія къ вопросамъ богословія: на помощь идетъ тотъ же складъ памяти, а она дана намъ, какъ складъ, какъ хранилище, не напрасно: тамъ сложено наше богатство, предназначенное для реализаціи въ нужное время. Юноша получаетъ нагрузку: это похоже на то, какъ въ доброе наше время сундукъ съ приданымъ получала невѣста. Юность даже и не любитъ никакихъ пріемовъ внушенія. И чужой личный опытъ ей мало говоритъ. Что же касается святыхъ «дѣтскихъ» переживаній, то ихъ убиваетъ не школьное богословіе, а окружающая обстановка, окружающая безрелигіозная среда, общій низкій моральный уровень, культурой покровительствуемый.
Учебникъ школьный есть по существу лишь экстрактъ, немногимъ больше, чѣмъ схема предмета. Онъ предполагаетъ преподавателя, руководителя при себѣ. Отъ личности руководителя зависитъ оживить холодныя формулы. Можетъ быть, педагогическіе пріемы оживленія учебныхъ предметовъ теперь внесены и въ учебники: но неужели ученые люди, жалующіеся на сухость школьнаго богословія, нуждаются въ педагогическихъ пріемахъ оживленія богословія?
Конечно, не закрыта школьная книга православнаго богословія ни для кого. Но она нисколько не стремится закрыть собой болѣе существенные виды этого богословія. Нѣтъ никакого основанія страдать и вопить, что нѣтъ выхода, нѣтъ пищи для души, нѣтъ жизни для духа. Есть церковь, храмъ. Есть, параллельно школьной, класной каѳедрѣ, каѳедра амвона церковнаго. Она предназначена для той цѣли, какую вы имѣете въ виду. Со смиреніемъ подойдите къ ней. Не брезгайте ея простотой или элементарностью. Соединенная съ молитвой, съ богослуженіемъ, она даетъ больше пищи для души, чѣмь работу для ума, чего вы, какъ будто, ищете. Она васъ тоже не удовлетворяетъ? Тогда есть налицо:
Евангельское богословіе, изъ устъ Самого Господа: ученіе вѣры: – преимущественно въ евангеліи отъ Іоанна; ученіе жизни по вѣрѣ – въ Нагорной проповѣди, въ притчахъ Господа, въ бесѣдахъ Его съ Учениками и съ недругами Его.
Апостольское богословіе Іоанна, Петра, Павла, Іакова, Іуды, брата Іакова.
Есть святительское богословіе эпохи первыхъ двухъ вселенскихъ соборовъ: святыхъ Аѳанасія, Василія, двухъ Григоріевъ и Златоуста.
Есть подвижническое богословіе, отчасти сооранное въ Добротолюбіи.
Св. Іоаннъ Дамаскинъ далъ намъ первую сводку бословія восточныхъ святыхъ отцевъ въ «Точномъ изложеніи Православной вѣры».
Имѣемъ гармоническое сочетаніе христіанскихъ догматики и нравственнаго подвига отъ эпохи послѣ вселенскихъ соборовъ въ твореніяхъ преп. Симеона, Новаго Богослова.
Русская Церковь не лишена собственныхъ руководителей вѣры и жизни хотя бы въ лицѣ Церковію прославленныхъ: Тихона Задонскаго, Іоанна Кронштадтскаго, Серафима Саровскаго.
Наконецъ, передъ нами литургическое богословіе, богатое и ясное, въ богослужебныхъ книгахъ, открыто лежащихъ на клиросѣ. Хотя оно и не исчерпывается полностью въ приходскомъ богослуженіи, но того, что въ практикѣ читается и поется, достаточно для твердаго основанія вѣры и жизни по вѣрѣ.
Есть ли основаніе для жалобъ? Или все это какъ разъ то, что с т ѣ с н я е т ъ свободу?
Можетъ быть, скажутъ: Все это хорошо, но намъ нуженъ тотъ о г о н е к ъ , безъ чего и открытое остается далекимъ.
***
«Огонь пришелъ Я принести на землю. И какъ хотѣлъ бы, чтобы онъ разгорѣлся!» – изрекъ Спаситель, указавъ такими словами на цѣнность, на достоинство свободныхъ дѣйствій человѣчества и каждаго человѣка на пути къ достиженію Царствія Божія. «Огонекъ» вѣры есть пріобрѣтеніе личное. Однако не достигнемъ мы его безъ помощи самой Церкви. Если ослабѣлъ онъ въ наши дни, то напрасно надѣяться найти его черезъ предлагаемую ту новую форму богословія, которую, въ отличіе отъ школьнаго богословія, можно назвать «кабинетнымъ», богословія на философской подкладкѣ. Ибо наличіе «интереса къ богословію» не есть еще путь къ вѣрѣ.
Прислушаемся, какъ Церковь учитъ стать на дорогу живой вѣры, какъ она учитъ словами Апостоловъ Христовыхъ: какъ черезъ нихъ достигалась она?
«Пишемъ вамъ, чтобы вы имѣли общеніе съ нами, а наше общеніе съ Отцемъ и Сыномъ Его Іисусомъ Христвомъ»: это призывъ ап. Іоанна Богослова. Общеніе съ «самовидцами Слова», какъ сами Апостолы называютъ себя: что можетъ быть дѣйственнѣе и для насъ?
«Вѣра – отъ слышанія. А слышаніе – отъ Слова Божія», а Слово Божіе есть Самъ Господь: «я отъ Самого Господа принялъ, что и возвѣщаю вамъ», – свидѣтельствуетъ о себѣ ап. Павелъ. И потому полной силой звучатъ его слова: «Подражайте мнѣ, какъ я Христу». «Яже слышасте и видѣсте во мнѣ, сія творите, и Богъ мира будетъ съ вами».
Апостолъ Петръ, зная, что скоро долженъ оставить храмину тѣлесную свою, какъ Самъ Господь открылъ ему, посылая свои послѣднія письменныя наставленія паствѣ своей во Христѣ, утѣшаетъ ее такъ: «буду стараться, чтобы вы и послѣ моего отшествія приводили всегда это (проповѣданное апостоломъ) на память. Ибо мы возвѣстили вамъ силу и пришествіе Господа нашего Іисуса Христа..., бывши очевидцами Его величія».
Въ такомъ живомъ личномъ общеніи съ носителями огня вѣры нуждаются неокрѣпшія души.
«О, несмысленные Галаты! Кто прельстилъ васъ не покоряться истинѣ, васъ, у которыхъ передъ глазами предначертанъ былъ Іисусъ Христосъ, какъ бы у васъ распятый...?». Тогда – «какъ вы были блаженны! Свидѣтельствую о васъ, что, если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мнѣ...». Но прошло время, охладѣли души – и теперь: «Боюсь за васъ, не напрасно ли я трудился у васъ». Есть, однако, средство исправить ослабѣвшее, пусть – не личнымъ своимъ присутствіемъ, но чрезъ общеніе посланіемъ, что онъ и исполняетъ, усиливая свои увѣщанія указаніемъ на свои узы за имя Христово. Передъ нами – открытая картина изъ жизни ранней Церкви, какъ вѣра переливается изъ души въ душу, какъ изъ сосуда въ сосудъ.
Такое взаимодѣйствіе душъ составляетъ большое христіанское утѣшеніе. «Весьма желаю, – пишетъ тотъ же апостолъ христіанамъ Рима, – увидѣть васъ,... утѣшиться съ вами общею вѣрою, вашею и моею. Я не стыжусь благовѣствованія Христова...; въ немъ открывается правда Божія отъ вѣры въ вѣру».
Эти примѣры внушаютъ намъ, что и для насъ Священное Писаніе Новаго Завѣта должно быть первымъ основаніемъ доброй вѣры. За нимъ слѣдуютъ творенія великихъ святителей Церкви. Послѣ нихъ идутъ подвижническія творенія. Такимъ путемъ соединяемся мы съ самими писателями ихъ, съ вѣрою ихъ. Протестантизмъ, на основѣ одного довѣрія къ Новому Завѣту, съ туманной своей мыслью о «невидимой Церкви», продолжался, однако, рядъ столѣтій. Но онъ отмежевался отъ полноты общенія съ духомъ Церкви Апостольской, всегда пребывающимъ въ ней чрезъ преемниковъ апостольскихъ и черезъ единеніе съ Небесной Церковію. Въ результатѣ, онъ не удержался въ единствѣ ученія, въ единствѣ вѣры, и разбился на сотню частей.
Принадлежа къ единой и единственной Апостольской Церкви на землѣ, мы соединяемся съ сонмами Небесной Церкви, праведниковъ всѣхъ вѣковъ, двумя благодатными путями: чтеніемъ ихъ твореній и молитвеннымъ съ ними общеніемъ въ храмѣ и въ личной молитвѣ.
И когда сумерки вѣры начинаютъ окружать нашу православную среду, намъ особенно нужно отстранять отъ себя мысль, что церковное прославленіе святыхъ дѣло второстепенное, что въ церкви богослуженія вечернія и утреннія можно отъ него почти освободить, оставляя полное значеніе за одной Божественной Литургіей. Именно въ полнотѣ и неразрывности связи Небеснаго съ земнымъ состоитъ и выражается въ богослуженіи истинный путь Церкви, и онъ долженъ быть присущъ каждому православному сознанію. Въ немъ хранится «благочестія великое таинство». Литургія есть уже Божественная трапеза послѣ молитвеннаго труда.
Для насъ, въ Церкви, Новозавѣтныя Писанія – не «книги», а личное общеніе черезъ письмена Апостоловъ съ ними самими. Такъ быть должно, и наша церковно-богослужебная забота должна быть направлена на то, чтобы это сознавалось и выражалось въ церковно-практическомъ осуществленіи.
Не всегда сознаемъ или просто забываемъ мы, что въ церковныхъ молитвахъ молятся нашими устами сами святители и творцы пѣснопѣній. Здѣсь ихъ мысли и чувства, ихъ славословія и образцы покаянія ихъ въ земной ихъ жизни: мы присоединяемся къ нимъ, учимся у нихъ. И не такъ легко бываемъ мы въ состояніи прочувствовать, проникнуть въ полноту содержанія святыхъ мыслей, вложенныхъ въ слова ихъ молитвъ. И потому нашъ церковный долгъ не сводится только къ тому, чтобы исполнять привычную традицію чинопослѣдованій церковныхъ. Долгъ болѣе глубокъ, онъ состоитъ въ сознательномъ. Бережномъ и с п о л н е н і и чтеній и – что практически достигать труднѣе, – въ четкости и ясности словъ и содержанія того, что поется.
Богослуженіе есть крѣпость Церкви Православной. Исполненіе его есть выраженіе и показатель состоянія вѣры нашей. Оно и первый учитель вѣры.
***
Что же касается школьнаго богословія, то предоставимъ ему держаться своего назначенія – сохранять и проводить Прямую апостольскую линію вѣры и жизни по вѣрѣ, такъ продолжая служить «православія великому таинству».
Прот. Михаилъ Помазанскій. О жизни, о вѣрѣ, о Церкви. Сборникъ статей (1946-1976). Выпускъ 2. Вѣра Церкви и человѣчскій разумъ. Jordanville 1976. С. 165-173.
