Проф.-протоіерей Александръ Кудрявцевъ – Соглашеніе евангельскихъ повѣствованій о событіяхъ страданія и погребенія Господа Нашего Іисуса Христа.

Икона «Страстей Христовых». Салоники. 1370 г.

Нѣтъ въ году ни одного такого времени, въ которое бы святая Церковь такъ часто и такъ выразительно представляла взору христіанина событія страданій Господа, какъ только что истекшее время святой четыредесятницы. Не говоря уже о томъ, что вся повседневная служба святой четыредесятницы направлена къ этой цѣли, есть среди ея недѣля, которая особенно посвящена воспоминанію крествыхъ страданій Господа. Такова недѣля такъ называемая кресто-поклонная. Но этого мало; вслѣдъ за четыредесятницею наступаетъ недѣля, послащенная не только воспоминанію собственно крестныхъ страданій, но и всѣхъ имъ предшествовавшихъ. Такова недѣля страданій Господа или, такъ называемая, «страстная». Съ этою цѣлію св. Церковъ, желая представить событія страданій Господа въ возможно большей полнотѣ и ясности, установила, отъ понедѣльника до четверга этой недѣли, чтеніе повѣствованій всѣхъ четырехъ Евангелистовъ, а пятницу исключительно посвятила воспоминанію собственно крестныхъ страданій. Но такъ какъ повѣствованія объ этихъ послѣднихъ событіяхъ всѣхъ четырехъ Евангелистовъ, будучи взяты отдѣльно и независимо одно отъ другаго, представляютъ иногда неясность, а иногда и кажущіяся противорѣчія, которыя могутъ приводить въ недоумѣніе слушателя или читателя, то, чтобы освободил умъ христіанина отъ всѣхъ такихъ недоумѣній, мы и имѣемъ въ виду устранить эти кажущіяся противорѣчія и представить событія страданія и погребенія Господа такъ, какъ должно представлять ихъ по взаимному соглашенію всѣхъ повѣствованій.

Читая повѣствованія о событіяхъ страданія и погребенія Господа первыхъ трехъ Евангелистовъ, нельзя найти въ нихъ почти ничего такого, что могло бы возбудить какое либо недоумѣніе. Всѣ они, какъ преслѣдовавшіе цѣли болѣе или менѣе-одинаковыя, совершенно почти согласно передаютъ о всемъ, что происходило въ послѣдніе дни жизни Господа. Что же касается повѣствованій Евангелиста Іоанна, то объ немъ этого связать нельзя. Какъ имѣвшій цѣлію своихъ повѣствованій, между прочимъ, дополненіе и уясненіе повѣствованій другихъ Евангелистовъ[1], онъ иное, какъ извѣстное, опускаетъ, иное же, какъ неизвѣстное или малоизвѣстное, дополняетъ и уясняетъ. Вслѣдствіе этого, повѣствованія его, въ сопоставленіи съ другими повѣствованіями, и могутъ представлять нѣкоторыя кажущіяся противорѣчія. Вотъ отъ чего и критика отрицательнаго направленія, оставивъ въ сторонѣ другія повѣствованія, направила, съ особенною дерзостію, свои нападенія на повѣствованія Евангелиста Іоанна. По этой то причинѣ и мы, въ своихъ соглашеніяхъ, будемъ имѣть въ виду тѣ, по преимуществу, противорѣчія, какія, по-видимому, представляетъ Евангеліе отъ Іоанна въ отношеніи къ тремъ первымъ Евангеліямъ.

Кажущіяся противорѣчія между повѣствованіями Евангелиста Іоанна и тремя первыми повѣствованіями начинаются слишкомъ скоро; они начинаются въ самомъ начальномъ уже пунктѣ повѣствованій, – въ пунктѣ опредѣленія тѣхъ побужденій, которыя руководили іудеями въ составленіи ихъ Бого-убійственныхъ замысловъ. По повѣствованіямъ Евангелистовъ: Матѳея, Марка и Луки, дѣло можно представлять такъ, что поводомъ къ распятію Господа былъ не болѣе, какъ тотъ кругъ событій, который совершился въ послѣдніе дни жизни Господа; что лишь только появился Господъ въ первый разъ въ Іерусалимѣ, и іудеи тотчасъ же предаютъ Его на смерть. Не такъ представляетъ ходъ событій Евангелистъ Іоаннъ. Онъ ясно и опредѣленно указываетъ, какъ постепенно созрѣвало въ іудеяхъ ихъ враждебное чувство къ Господу и какъ потомъ оно вызвало ихъ на рѣшительный поступокъ. По сказанію этого Евангелиста, не одно послѣднее пребываніе Господа въ Іерусалимѣ вызвало въ іудеяхъ ихъ враждебное чувство, а его вызвалъ рядъ другихъ путешествій. Такъ уже о первомъ путешествіи въ Іерусалимъ Евангелистъ замѣчаетъ, что Господь Іисусъ не ввѣрялъ уже себя іудеямъ, потому что зналъ всѣхъ (2, 24). Когда же Господь появился въ Іерусалимѣ во второй разъ и исцѣлилъ въ субботу разслабленнаго, а главное назвалъ себя равнымъ Богу, то уже образовалась партія такихъ ревнителей закона, которые положили наказать смертію такого Богоотступника. «Стали іудеи, замѣчаетъ Евангелистъ, гнать Іисуса и искали случая убить Его за то, что Онъ дѣлалъ такія дѣла въ субботу; и еще болѣе искали іудеи убить Его за то, что Онъ не только нарушалъ субботу, но и Отцомъ своимъ называлъ Бога, дѣлая себя равнымъ Богу» (5, 16. 18). Но, такъ какъ вто ожесточеніе было только еще дѣломъ партіи, то оно и не могло, въ этотъ праздникъ, кончиться чѣмъ либо особенно рѣшительнымъ. Впрочемъ, съ этого времени, оно стало проникать уже и въ массу народа, такъ что, когда Господь появился на праздникѣ кущей, то уже и въ массѣ – одни стали говорить о немъ, что Онъ добръ, а другіе, что нѣтъ, – Онъ обольщаетъ только народъ (7, 12). Но это колебательное состояніе продолжалось не долго; скоро и масса народа перешла на сторону партіи, враждебной Іисусу. Такъ, когда Господъ сказалъ народу, что кто соблюдетъ слово Его, тоть не увидитъ смерти во вѣкъ, то Ему сказали: теперь мы узнали, что бѣсъ въ тебѣ. Авраамъ умеръ и пророки, а ты говоришь, что кто соблюдетъ слово мое, тотъ не вкуситъ смерти во вѣкъ (8, 52), и уже не задумались взять камни, чтобы бросятъ въ Него. Такое мнѣніе массы народа еще больше утвердилось, когда Господь, въ праздникѣ обновленія храма, сказалъ народу, что Онъ и Отецъ – одно. Они снова взяли камни, чтобы побить Его (10, 30). Послѣ того, какъ и масса народа встала къ Іисусу въ такія же враждебныя отношенія, какъ и партія фарисеевъ, этой послѣдней ничего не оставалось болѣе дѣлать, какъ только искать повода, чтобы сдѣлать шагъ рѣшительный. Такой поводъ представился скоро въ воскрешеніи Лазаря и вотъ беззаконный совѣтъ предлагаетъ начать что либо рѣшительннн. «Если оставивъ Его такъ, говорили они, то всѣ увѣруютъ въ Него и прійдутъ Римляне и овладѣютъ и мѣстомъ нашимъ и народомъ». Представитель совѣта, первосвященникъ Каіафа, рѣшаетъ, что лучше намъ, если одинъ человѣкъ умретъ за людей, нежели чтобы весь народъ погибъ (11, 48. 50). Такимъ образомъ ходъ событій, по изображенію Евангелиста Іоанна, представляется далеко не въ такомъ видѣ, какъ по изображенію другихъ Евангелистовъ. Теперь какому же изъ этихъ повѣствованій отдать большее преимущество? Вотъ первый вопросъ, который можетъ возникнуть въ головѣ слушатели или читателя. Отвѣчатъ на втотъ вопросъ очень не трудно. Если мы поближе всмотримся въ повѣствовавіи Евангелистовъ, то мы скоро найдемъ, что повѣствованія первыхъ Евангелистовъ можно вполнѣ понять тольво въ связи еъ повѣствованіями послѣдняго. Какъ бы грубъ, какъ бы непорченъ ни былъ народъ іудейскій, во всякомъ случаѣ, онъ не могъ, безъ особеннаго повода, безъ особенныхъ причинъ, сдѣлать жертвою своей ненависти и злобы такую высочайшую личность, какова личность Бого-человѣка Іисуса. Нужно время да и времъ, случай да и случай, чтобы эта злоба дошла до послѣдней фазы своего развитія, дошла не въ одной какой, либо партіи, а въ большинствѣ народа. Для этого нужно цѣлый рядъ столкновеній и столкновеній такихъ, которыя вполнѣ бы могли быть достаточны, чтобы возбудить это чувство. Но ничего подобнаго мы не встрѣтимъ въ повѣствованныхъ первыхъ Евангелистовъ. Они, какъ извѣстно, изображали событія изъ жизни Господа, совершавшіяся главнымъ образомъ въ Галилеѣ, но жизнь Его въ Галилеѣ никакъ не могла представить тотъ рядъ столкновеній, какой необходимъ для развитія ненависти и злобы. Мирные жителя Галилеи, въ большинствѣ случаевъ, принимали слово Господа съ полною искренностію и довѣріемъ. Они смотрѣли на Него, если не какъ на Мессію, то все-таки какъ на великаго посланника Божія (Мѳ. 21, 46). Пораженные ученіемъ и чудесами Его, они съ недоумѣніемъ спрашивали: откуда у Него все это, что за премудрость дана Ему и какъ такія чудеса совершаются руками Его (Марк. 6, 2). Итакъ Галилея никакъ не могла подготовить страшную катастрофу. Что касается Іерусалима, то, по изображенію первыхъ Евангелистовъ, здѣсь еще менѣе могла подготовиться означенная катастрофа. Хотя нѣкоторые изъ книжниковъ и фарисеевъ іерусалимскихъ и приходили въ Галилею слушать Іисуса (Марк. 7, 1), хотя къ нѣкоторымъ изъ нихъ и обращалось слово Его, но все-таки отдѣльные личности не могли такъ быстро подготовить рѣшеніе Его участи. Все, что были въ состояніи они сдѣлать, – могло состоять только въ распространеніи объ немъ неблагопріятныхъ слуховъ; но подѣйствовать рѣшительно на Его судьбу, они не могли. Евангелистъ Матѳей замѣчаетъ даже, что когда Господь пришелъ въ Іерусалимъ, то весь городъ пришелъ въ недоумѣніе и говорилъ: Кто это? народъ же говорилъ: это Іисусъ, пророкъ изъ Назарета Галилейскаго (Мѳ. 21, 10. 11). Теперь, если Іерусалимляне не могли знать Его, а Галилеяне относились по большой части благопріятно къ Нему, то какъ же могло случиться, что чрезъ нѣсколько дней, Господь Іисусъ сдѣлался жертвою насилія и злобы іудеевъ? Положимъ, партія фарисеевъ и книжниковъ могла быть имъ недовольна, но все же и она не могла дойти такъ скоро до того ожесточенія, какое мы видимъ въ событіяхъ распятія. Изъ всего этого можно видѣть, что повѣствованія первыхъ Евангелистовъ не полны, что онѣ нуждаются въ дополненіи и уясненіи, что въ нихъ опущены всѣ почти событія Іерусалимскія, совершившіяся до послѣдней Пасхи. Обо всемъ этомъ и передаетъ Евангелистъ Іоаннъ, какъ имѣвшій цѣлію дополнить повѣствованія своихъ предшественниковъ. Изъ его-то повѣствованій мы и можемъ узнать, какъ подготовилось то страшное событіе, какое совершилось на Голгоѳѣ. Если мы будемъ смотрѣть на дѣло такъ, какъ сказано, то повѣствованія Евангелиста Іоанна не только не будутъ въ противорѣчіи съ повѣствованіями его предшественниковъ, но будутъ даже дополнять и уяснять ихъ.

Приступая къ изображенію самыхъ событій распятія, Евангелисты опять начинаютъ разногласить и разногласить въ самомъ началѣ. Лишь только начали говорить о томъ торжественномъ входѣ, который предпринялъ Іисусъ, идя на вольныя страданія, и вотъ одни, именно: Матѳей, Маркъ и Лука говорятъ, что онъ предпринять былъ изъ Іерихона прямо въ Іерусалимъ (Матѳ. 21, 1-11. Марк. 11, 1-10, Лук. 19, 29-44); между тѣмъ послѣдній же, именно Евангелистъ Іоаннъ говоритъ, что онъ предпринятъ былъ изъ Іерихона не прямо въ Іерусалимъ, а первоначально въ Виѳанію. Входъ же въ Іерусалимъ былъ принятъ уже изъ Виѳаніи, на другой день, послѣ вечери въ дому Сѵмона. Но это затрудненіе опять очень легко устранится, какъ скоро мы будемъ смотрѣть на повѣствованія Евангелиста Іоанна, какъ на дополненія другихъ повѣствованій. И такой взглядъ не внесетъ ни какой натянутости въ изображеніе событій; напротивъ онъ представитъ все въ совершенно ясномъ свѣтѣ. Первые три Евангелиста, хотя и говорятъ, что входъ предпринятъ былъ непосредственно изъ Іерихона, но нигдѣ не говорятъ о томъ, что Господъ въ тотъ же день, какъ только приблизился къ Іерусаллиму, вступилъ въ него. Мало того, они прямо даютъ даже замѣтитъ, что пребываніе Его въ Виѳаніи или было извѣстно и что, по особеннымъ только обстоятельствамъ, они не хотѣли сообщить, объ этомъ. Говоря о приближеніи въ Іерусалиму, ысѣ они упоминаютъ о мѣстечкѣ Виѳаніи и упоминаютъ въ такомъ родѣ, что вполнѣ допускаютъ возможность пребыванія тамъ Господа. Евангелистъ Маркъ, согласно съ Евангелистомъ Лукою, такъ передаютъ объ этомъ вдодѣ: «Когда приближались къ Іерусалиму, къ Виѳфаніи и Виѳаніи, въ горѣ Елеонской, Іисусъ посылаетъ двухъ изъ учениковъ своихъ» (Марк. 11, 1). Изъ этихъ словъ Евангелиста нельзя не видѣть, что выраженія; «ὅτε ἐγγίζουσιν εἰς Ἱεροσόλυμα εἰς βηθφαγὴ καὶ βηθανίαν», или выраженія Ев. Луки «ὡς ἤγγισεν εἰς βηθφαγὴ καὶ βηθανίαν», никакъ не могуть говорить о томъ, что отправленіе учениковъ было именно тогда когда Господь прибылъ только въ Виѳанію. Напротивъ, съ полнымъ правомъ можно и должно заключать, что какъ выше-упомянутое въ повѣствованіяхъ приближеніе къ Іерихону, означало время болѣе или менѣе продолжительное, по тайней мѣрѣ – нѣсколько часовъ, точно также и приближеніе къ Іерусалиму могло означать остановку болѣе или менѣе значительную въ Виѳаніи. Такой способъ выраженія очень употребителенъ въ общежитіи. Кому не приходилось слышать выраженіи въ родѣ слѣдующихъ: когда я сталъ приближаться къ городу N, я послалъ напередъ своего слугу приготовить мнѣ квартиру. Въ такомъ выраженіи никто конечно не будетъ подразумѣвать того, что посольство слуги было предъ самымъ моментомъ прибытія въ N. Каждый легко пойметъ, что оно было отправлено изъ какой либо мѣстности, гдѣ остановился на время посылавшій. Точно такой же способъ выраженія употребленъ и первыми Евангелистами. Что же касается того, почему три первые Евангелиста не упоминаютъ о пребываніи Господа въ Виѳаніи, то это по той простой причинѣ, что оно не имѣло для нихъ такого значенія, какое имѣло оно для Евангелиста Іоанна. Пребываніе въ Виѳаніи ознаменовано было вечерею въ дому Сѵмона прокаженнаго. Но такъ какъ объ этой вечери три первыя Евангелиста нашли нужнымъ говорить внѣ хронологической связи, то пребываніе въ Виѳаніи и не представляло уже для нихъ большаго значенія, а потому и говорить о немъ они не сочли уже нужнымъ. Евангелистъ же Іоаннъ, какъ имѣвшій въ виду представить событія въ порядкѣ хронологическомъ, поставилъ повѣствованіе о вечери на свое мѣсто и тѣмъ уяснилъ повѣствованія своихъ предшественниковъ. Такимъ образомъ повѣствованія Евангелиста Іоанна опять не противорѣчатъ повѣствованіямъ первыхъ Евангелистовъ. Дѣло было такъ: направляясь отъ Іерихона къ Іерусалиму, Господь Іисусъ зашелъ въ Виѳанію и былъ на вечери въ дому Сѵмона; когда же настало утро, Онъ, послалъ сперва учениковъ въ ближайшее селеніе, чтобы привести ему осла и осленка, и потомъ вошелъ торжественно въ Іерусалимъ.

Если съ полною вѣроятностію можно допустить, что Господь Іисусъ, на пути въ Іерусалимъ, остановился въ Виѳаніи, то можно съ полною вѣроятностію признать и то, что въ это именно время была та вечеря, о которой говоритъ Евангелистъ Іоаннъ и которую Евангелисты Матѳей и Маркъ относятъ ко времени болѣе позднѣйшему, именно: за два дня до пасхи (Мѳ. 26, 6-13. Марк. 14, 3-9). Если разсмотримъ внимательно повѣствованія этихъ Евангелистовъ, то не найдемъ въ нихъ ничего, что могло бы препятствовать такому принятію. Изъ этихъ повѣствованій видно, что сказаніе о вечери, поставленное ими непосредственно слѣдующимъ за рѣшеніемъ сѵнедріона, поставлено ими отнюдь не потому, что событіе такъ слѣдовало въ порядкѣ времени, а просто потому; что событіе это имѣло ближайшее отношеніе къ предсказанію Господа о Своей смерти, помѣщенному ими выше. Упомянувши о тѣхъ особенно напечатлѣвшихся въ памяти словахъ Господа, въ которыхъ заключалось предсказаніе о Его смерти. Евангелистъ Матѳей замѣтилъ, что онъ ничего еще не сказалъ о томъ, какъ подготовилась та страшная катастрофа, которая имѣетъ бытъ чрезъ два дня, и вотъ онъ, чтобы не оставить дѣло въ неясности, сперва говоритъ о рѣшеніи сѵнедріона, а потомъ прибавляетъ, что такое же предсказаніе было еще много ранѣе, когда былъ Іисусъ въ Виѳаніи. Въ слѣдствіе этого Евангелистъ употребляетъ такой способъ выраженія, который никакъ не приложимъ къ хронологическому изображенію событій: «Ὄ δε Ιησούς ήλθε εις Βηθανίαν». Эти слова очевидно не иначе должны быть понимаемы, какъ только такъ: «тогда же, когда былъ Іисусъ въ Виѳаніи». Но такія слова отнюдь не слова хронолога. Такую не хронологичность въ этомъ отдѣлѣ повѣствованій мы должны признать тѣмъ болѣе, что и предыдущее событіе именно: рѣшеніе сѵнедріона, точно также, какъ и вечеря, не можетъ занимать то мѣсто, какое занимаетъ оно по сказаніямъ Евангелистовъ Матѳея и Марка. Сѵнедріонъ, желая избѣжать волненія народа, предлагаетъ исполнить приговоръ прежде Пасхи, которая, по словамъ Господа, помѣщеннымъ выше, должна быть черевъ два дня. Теперь если бы рѣшеніе сѵнедріона было за два дня до Пасхи, то оно не имѣло бы смысла. За два дня городъ наполнялся уже тысячами народа, избѣжать волненія народа, было бы тогда не возможно. Евангелистъ Маркъ, слѣдовавшій во всемъ почти Евангелисту Матѳею, поставилъ событія также, какъ и тотъ. Итакъ, если ни Евангелистъ Матѳей, ни Евангелистъ Маркъ не поставили означенныя событія на томъ мѣстѣ, какое они должны занимать по порядку хронологическому, то послѣднему Евангелисту предстояла настоятельная нужда – указать событіямъ, поставленнымъ внѣ связи хронологической, ихъ настоящія мѣста. И вотъ онъ говорить, что рѣшеніе сѵнедріона послѣдовало не за два дня до Пасхи, а много ранѣе, именно вскорѣ по воскресеніи Лазаря (11, 49), а вечеря въ Виѳаніи была за шесть дней до Пасхи, когда Господь былъ въ Виѳаиіи. Такое разпредѣленіе событій нельзя не признать вѣрнымъ. Рѣшеніе сѵнедріона не является, по этому распредѣленію, дѣломъ безпричиннымъ, какимъ является оно у первыхъ Евангелистовъ; оно имѣетъ въ основѣ ту ненависть фарисеевъ, которая возбуждена была въ нихъ воскрешеніемъ Лазаря. Точно также и вечеря въ Виѳаніи, не является такою безцѣльною, какою является она у первыхъ Евангелистовъ. Она является результатомъ той благодарности, которую имѣли облагодѣтельствованные родственники Лазаря къ ихъ благодѣтелю. Такимъ образомъ указанное нами различіе въ опредѣленіи времени вечери ни мало не можетъ говорить о какомъ либо противорѣчіи, а только о томъ, что Евангелистъ Іоаннъ дополнялъ и уяснялъ другія повѣствованія. Еще менѣе, чѣмъ различіе въ указаніи времени, могутъ говорить о такомъ противорѣчіи тѣ различія какія находятся, повидимоиу, въ повѣствованіи о самой вечери. Если, по сказаніямъ первыхъ трехъ Евангелистовъ, вечеря происходитъ въ дому Сѵмона прокаженнаго, а по сказанію Евангелиста Іоанна неизвѣстно гдѣ, то считать это за противорѣчіе – еще нельзя. Положимъ изъ повѣствованія Евангелиста Іоанна и можно отчасти заключить, что вечеря была какъ будто не въ домѣ Сѵмона, какъ говорятъ первые Евангелисты, а въ домѣ самаго Лазаря; но если внимательнѣе разсмотримъ это повѣствованіе, то мы найдемъ, что такое заключеніе было бы очень спѣшно. Въ этомъ повѣствованіи есть два признака, которые несомнѣнно приводятъ въ тому, что вечеря была не въ домѣ Лазаря. Первый изъ такихъ признаковъ есть указаніе на хозяйничанье Марѳы. Такое указаніе было бы совершенно неумѣстно, если бы вечеря происходила въ томъ домѣ, гдѣ Марѳа сама была хозяйка. Значитъ, если сказано, что Марѳа служила, то сказано для того, чтобы указать на особенное усердіе Марѳы, рѣшившейся служить Господу даже въ томъ домѣ, гдѣ она не была хозяйка. Другой признакъ есть указаніе на то, что Лазарь возлежалъ, т. е. былъ въ числѣ гостей. Странно было бы со стороны Евангелиста указать на то, что Лазарь возлежалъ, если бы это было въ его домѣ. Это было бы все равно, если бы кто нибудь сказалъ, что такой то N былъ у такого то N, и этотъ послѣдній N былъ съ нимъ. Итакъ если мы знаемъ, что вечеря была не въ дому Лазаря, то почему не принять, что она была въ домѣ того Сѵмона прокаженнаго, о которомъ говорятъ первые Евангелисты. Значить и здѣсь противорѣчія нѣтъ никакого. Что касается до другихъ различій, то они еще менѣе значительны, чѣмъ указанныя. Если у первыхъ Евангелистовъ имя помазывавшей необозначено, а у послѣдняго она названа Маріею, то это не противорѣчіе, а только восполненіе со стороны послѣдняго. Если у первыхъ Евангелистовъ сказано, что помазаніе совершено было надъ одною головою, а у послѣдняго – не только надъ головою, но и надъ ногами, то и это нельзя назвать противорѣчіемъ. Если, по сказаніямъ первыхъ Евангелистовъ, голосъ негодованія раздается со стороны всѣхъ апостоловъ, а по сказанію послѣдняго только со стороны Іуды, то это показываетъ только, что послѣдній хотѣлъ яснѣе обозначить имя того, который предложилъ корыстолюбивый вопросъ. Итакъ мы смѣло можемъ принять, что вечеря была въ Виѳанія, была наканунѣ входа Господа въ Іерусалимъ и была та самая, которую первые два Евангелиста, какъ не державшіеся строго хронологическаго порядка, помѣстили послѣ повѣствованія о входѣ въ Іерусалимъ.

Переночевавши въ Виѳаніи, Господь, на слѣдующій день, торжественно вступилъ въ Іерусалимъ среди восклицаній и другихъ выраженій сочувствія со стороны большинства народа. Повѣствованія Евангелистовъ объ зткхъ событіяхъ хотя и не могутъ сами въ себѣ возбуждать какія либо недоумѣнія, но они не могутъ не привести къ очень важному вопросу: былъ ли этотъ входъ Господа въ Іерусалимъ первый и единственный, кауъ передаютъ по видимому первые Евангелисты, или это былъ одинъ изъ многихъ, о которыхъ подробно говоритъ Евангелистъ Іоаннъ? Возникновеніе такого вопроса очень естественно и мы не можемъ пройти его молчаніемъ. Если мы оставимъ даже на время евангельскія повѣствованія и будемъ рѣшать этотъ вопросъ только теоретически, то и въ этомъ случаѣ придемъ къ несомнѣнному заключенію, что Господь Іисусъ не могъ не бывать въ Іерусалимѣ, и что Евангелистъ Іоаннъ не могъ вводить въ заблужденіе своихъ читателей. Сынъ Божій, Господь Іисусъ, явившись на землѣ для спасенія человѣка, хотя всѣ народы желалъ привлечь въ свое царство, но первымъ Его дѣломъ было привлечь въ это царство тѣхъ, которымъ оно обѣщано. «Нѣсмь посланъ, говоритъ Господь, токмо ко овцамъ погибшимъ дому израилева» (Мѳ. 15, 24). Посылая на проповѣдь апостоловъ, онъ повелѣлъ ни къ кому не обращаться прежде, какъ только ко овцамъ погибшимъ дому Израилева. «На путь языкъ не идите и во градъ самаринскій не внидите. Идите же паче ко овцамъ погибшимъ дому Израилева» (Мѳ. 10, 5-6). Итакъ, если Господь, какъ Свою дѣятельность, такъ и дѣятельность апостоловъ поставлялъ главнымъ образомъ въ проповѣди о царствіи народу израилеву, то мыслимое ли дѣло, чтобы онъ ограничилъ свою дѣятельность одною галилейскою областію и не обратился съ проповѣдію туда, гдѣ былъ центръ іудейства, и не обратился въ то время, когда Онъ могъ стать лицомъ къ лицу со всей іудейской націей. Когда, какъ не въ это время, и гдѣ, какъ не въ этомъ мѣстѣ, Онъ могъ удобнѣе возвѣстятъ о Себѣ какъ объ обѣтованномъ Мессіи, о Сынѣ Божіемъ? Откуда, какъ не изъ Іерусалима, могла разнестись молва о Немъ во всѣ предѣлы іудейскіе? Если бы не было это такъ, то народъ іудейскій могъ бы считать себя отчасти безъотвѣтныиъ въ томъ, что Онъ довелъ Его до крестной смерти. Онъ могъ бы сказать, что онъ почти не зналъ о Немъ, что онъ не слыхалъ, когда и какъ возвѣстилъ Онъ о Своемъ небесномъ посланничествѣ. Вотъ уже это одно сказанное нами ведетъ къ тому заключенію, что Господь долженъ былъ появляться отъ временя до времени на іерусалимскихъ праздникахъ. Если же мы теперь обратимся къ самымъ повѣствованіямъ, то дѣйствительность этого факта раскроется еще яснѣе. Евангелистъ Іоаннъ, какъ намъ извѣстно, повѣствуетъ объ нѣсколькихъ такихъ путешествіяхъ. Но, если бы ничего подобнаго не было, если бы Господь ни разу не былъ въ Іерусалимѣ до послѣдняго нами разсматриваемаго теперь путешествія, то рѣшился ли бы Іоаннъ сказать такую явную ложь? Если и случается, что находятся такого рода писатели, которые, руководясь какими либо побужденіями, выдаютъ вымышленныя событія за дѣйствительныя, то все таки они стараются всегда сдѣлать это дѣло такъ, чтобы оно было возможно незамѣтнѣе. Теперь, если бы и Евангелистъ Іоаннъ принадлежалъ къ подобнымъ личностямъ, то и онъ конечно не преминулъ бы воспользоваться этимъ простымъ правиломъ благоразумія. Но въ писателѣ Евангелія мы не видимъ этого. Вмѣсто того, чтобы придать своимъ событіямъ такой видъ, который могъ бы быть менѣе понятенъ, онъ, напротивъ, даетъ такой, который легко было провѣрить каждому и который, на первомъ же шагу, могъ обличить ложь его. Евангелистъ указываетъ событіямъ такое мѣсто, гдѣ они не могли остаться въ неизвѣстности, и относитъ ихъ къ такому времени, когда Іерусалимъ наполнялся тысячами народа. Слѣдовательно, каждый изъ іудеевъ, читавшій его повѣствованія, могъ обличить его на первомъ шагу. Значитъ, со стороны повѣствованій Евангелиста Іоанна, іерусалимскія путешествія являются вполнѣ достовѣрными. Если мы обратимся къ повѣствованіямъ другихъ Евангелистовъ, то и въ нихъ много найдемъ такого, что вполнѣ можетъ ручаться за дѣйствительность такихъ путешествій. Такъ, изъ повѣствованій первыхъ Евангелистовъ, мы знаемъ, что Господь однажды обращался съ такимъ воззваніемъ къ Іерусалиму: «Іерусалиме, Іерусалиме, взываетъ Господь, избивый пророки и каменіемъ побивай посланныя къ тебѣ, коль краты восхотѣхъ собрати чада твоя, якоже кокошъ гнѣздо свое подъ крилѣ, и не восхотѣсте» (Мѳ. 23, 37. Лук. 13. 34). Что иное значитъ это воззваніе, какъ не тотъ горькій упрекъ, который вырвался изъ глубины сознанія Господа, что Его многократныя посѣщенія, Его старанія привлечь къ себѣ обитателей Іерусалима остались напрасны. Нѣкоторые изъ критиковъ отрицательнаго направленія думаютъ ослабить силу этого доказательства тѣмъ, что это воззваніе направлено будто не собственно противъ Іерусалима, а противъ всего народа іудейскаго, но это совершенно несправедливо. Такой упрекъ Господь произноситъ не въ иномъ какомъ либо мѣстѣ, а именно въ Іерусалимѣ, значитъ И обращеніе должно быть отнесено не иначе, какъ только къ этому городу. Притомъ, еслибы Господь говорилъ не о іерусалимлянахъ, а о всемъ народѣ, то Онъ Не у потребилъ бы такого названія. – На судѣ у Пилатѣ, когда нужно было доказать виновность Господа, то лжесвидѣтели не нашли ничего болѣе сказать, какъ только указать на тѣ слова о разрушеній храма и трехъдневномъ его созданій, которыя Онъ иносказательно произнесъ во время пребыванія Своего на первой Пасхѣ. (Mѳ. 26, 61. Марк. 14, 58. сравн. Іоан. 2, 19. 21). Между лицами, погребавшими Господа, первые три Евангелиста упоминаютъ о Іосифѣ аримаѳейскомъ (Mѳ. 27, 57. Марк. 15, 42. Лук. 23. 50). Появленіе такого мужа было бы совершенно непонятно, если не предположить, что онъ сдѣлался извѣстнымъ Господу во время первыхъ Его путешествій въ Іерусалимъ. Не могъ же Іосифъ узнать и полюбить Господа только во время послѣдняго Его пребыванія, когда сѵнедріонъ уже прямо стоялъ во враждебныхъ къ Нему отношеніяхъ. Нельзя пройти молчаніемъ и того, что Господь, по сказаніямъ Евангелиста Луки, бывалъ въ мѣстечкѣ, гдѣ жили Марѳа и Марія (Лук. 10, 38-42), а намъ извѣстно изъ Евангелія отъ Іоанна, что это мѣстечко было очень недалеко отъ Іерусалима. Итакъ, все невольно приводитъ къ тому, что Іисусъ Христосъ и прежде бывалъ уже въ Іерусалимѣ и что повѣствованія первыхъ трехъ Евангелистовъ не стоятъ, въ этомъ случаѣ, въ противорѣчіи съ повѣствованіями Евангелиста Іоанна. Что касается до послѣдняго входа въ Іерусалимъ, то онъ, какъ мы уже сказали, не представляетъ большихъ различій. Вся разница въ томъ, что Евангелистъ Іоаннъ или опускаетъ многое, какъ извѣстное, или дополняетъ, какъ неизвѣстное. Но мы сказали уже, что это не есть противорѣчіе. Въ этомъ случаѣ нельзя не указать на одинъ фактъ. Евангелистъ Іоаннъ опускаетъ весь подобвый разсказъ первыхъ Евангелистовъ о посольствѣ учениковъ для отысканія осла и только замѣчаетъ, что Іисусъ, нашедши молодаго осла, сѣлъ на Него (Ин. 12, 14). Такая краткость выраженія поставила бы читателя въ сильное недоумѣніе, если бы не было извѣстно, изъ другихъ повѣствованій, какъ найденъ былъ этотъ оселъ.

Повѣствованія о событіяхъ трехъ слѣдующихъ дней не представляютъ ничего особенно затруднительнаго. Вся разница въ повѣствованіяхъ состоитъ въ томъ, то первые три Евангелиста подробно передаютъ о всемъ, что происходило въ эти дни въ храмѣ, о всѣхъ тѣхъ притчахъ, которыя говорилъ Господь къ народу, а Евангелистъ Іоаннъ, не найдя во всемъ этомъ ничего, что требовало бы дополненія и уясненія, – проходитъ все ото молчаніемъ. Но молчаніе одного и повѣствованіе другихъ не есть еще противорѣчіе. Иное явленіе представляетъ тотъ рядъ событій, который начинается празднованіемъ Пасхи. Здѣсь разногласія такъ явны, что не могутъ не останавливать вниманіе даже поверхностнаго слушателя или читателя. Самое первое и важное естъ опредѣленіе времени этого празднованія. Первые три Евангелиста, согласуясь съ Евангелистомъ Іоанномъ въ томъ, что днемъ смерти Господа была пятница (Мѳ. 27, 62-64. Марк. 15, 42. Лук. 23, 54. ср. Іоан. 19, 14), не могутъ, повидимону, быть соглашены съ нимъ въ томъ, въ какомъ отношеніи стоялъ этоть день къ законному празднику того года: былъ ли это день самаго праздника или день предшествовавшій ему? По повѣствованіямъ первыхъ Евангелистовъ, дѣло кауъ будто такъ представляется, что день смерти Господа былъ и днемъ самаго праздника, слѣдовательно онъ былъ 15-е Нисана, а день вечери былъ, значитъ, не иной какой какъ 14-е Нисана. По Евангелію же отъ Іоанна дѣло представляется такъ, что день смерти Господа – пятница – не былъ день самаго праздника, а только день предшествовавшій ему, значитъ это былъ день 14 Нисана, а вечеря была слѣдовательно 13 Нисана. Вслѣдствіе этаго три первые Евангелиста, начиная говорить о такомъ время – опредѣленіи, формулируютъ его такъ: или «въ первый день опрѣсночный», какъ Евангелистъ Maтѳей, или «въ первый день опрѣсноковъ, когда закаляли пасхальнаго агнца», какъ Евангелистъ Маркъ, иля просто: «приближался праздникъ опрѣсноковъ, называемый Пасха», какъ Евангелистъ Лука. Послѣдній же Евангелистъ, начиная говорить о такомъ время – опредѣленія, формулируетъ его значительно иначе. Онъ просто говоритъ, что это было прежде праздника Пасхи: «Πρὸ δὲ τῆς ἑορτῆς τοῦ πάσχα». Разница конечно не какая либо догматическая, но, тѣмъ не менѣе, она какается такого пункта, который не можетъ быть не дорогъ сердцу христіанина и который не можетъ не возбудить въ немъ самаго сильнаго желанія устранить такое важное недоумѣніе. Вотъ почему ни для одного изъ кажущихся разногласій не было такъ много попытокъ къ соглашенію, какъ для этаго. Но къ сожалѣнію многія изъ такихъ попытокъ не только не облегчили, а скорѣе затруднили рѣшеніе вопроса. Между тѣмъ и этотъ вопросъ не будетъ представлять ничего особенно труднаго, если мы, руководясь преданіемъ Отцовъ Церкви, будемъ смотрѣть на повѣствованія Евангелиста Іоанна, какъ на дополненія къ повѣствованіямъ другихъ Евангелистовъ. Вся трудность окажется только въ томъ, что три первые Евангелиста, не опредѣливъ времени событія, возбудили въ послѣднемъ Евангелистѣ желаніе опредѣлить это время возможно точнѣе и яснѣе. Въ слѣдствіе этого, вся разность окажется въ томъ, что первые Евангелисты говорили менѣе опредѣленно, а послѣдній – болѣе. Справедливость такого взгляда откроется тотчасъ, какъ скоро мы внимательно сравнимъ хронологическія указанія первыхъ Евангелистовъ съ хронологическими указаніями послѣдняго. Первое изъ указаній Евангелиста Іоанна заключается въ самомъ началѣ повѣствованія его о вечери. «Πρὸ δὲ τῆς ἑορτῆς τοῦ πάσχα». «Прежде праздника Пасхи». Это указаніе хотя и не принадлежитъ къ числу самыхъ точныхъ, тѣмъ не менѣе оно прямо говоритъ, что вечера была не 14 Нисана. Не на праздникъ опрѣсноковъ указываетъ онъ, а на праздникъ Пасхи. Но такъ какъ у іудеевъ праздникомъ Пасхи назывался собственно тотъ день, въ вечеръ котораго вкушаемъ былъ агнецъ пасхальный, то выраженіе Евангелиста «прежде праздника Пасхи» не иное что можетъ означать, какъ тольво то, что вечеря была совершена наканунѣ, т. е. 13 числа[2].

Второе хронологическое указаніе Евангелисте Іоанна гораздо яснѣе, чѣмъ предъидущее. Во время вечери, Господь, обличивъ Іуду въ намѣреніи предательства, говоритъ ему: «еже сотвориши, сотвори скоро. Сего же никто же разумѣ отъ возлежащихъ, къ чесому рече ему. Нѣцыи же мняху, понеже ковчежецъ имяше Іуда, яко глаголетъ ему Іисусъ: купи еже требуемъ на праздникъ» (13, 27-29). Выраженіе «на праздникъ», въ сравненія съ 1-мъ стихомъ этой главы, не иначе можно понять, какъ къ праздиику Пасхи. Слѣдовательно этотъ послѣдній предполагается еще не наступившимъ. Далѣе: если бы эти слова произнесены были на вечерм 14 Нисана, то немыслимое дѣло, чтобы апостолы пришли къ предположенію о какой либо покупкѣ въ это время даже такихъ предметовъ, какіе раздавались бѣднымъ. Та праздничная ночь, въ которую совершалась пасхальная вечеря, считалась временемъ самымъ священнымъ, и считалось совершенно незаконнымъ въ эту, принадлежавшую субботнему праздничному дню, ночь, совершать какую либо покупку. Особенно не мыслимо, что бы отцы семействъ, долженствовавшіе участвовать съ своими домочадцами въ пасхальной вечерѣ, оставили свои семейства и занимались дѣлами въ лавкахъ. Напротивъ все это будетъ очень натурально, если мы примемъ, что апостолы высказанное предположеніе выразили въ ночи съ 13-го на 14 Нисана. Въ ото врема, дѣйствительно купеческій классъ, въ тѣхъ видахъ,[3] чтобы на другой день поранѣе покончить свою дѣятеланость, занимался дѣлами долѣе обыкновеннаго.

Третье указаніе Евангелиста на день совершенія пасхальной вечери заключается въ указаніи Евангелистомъ той причины, по которой іудеи не вошли въ преторъ, находившійся въ домѣ Пилата язычника. Эта причина была та, чтобы имъ не оскверниться, но ѣсть пасху. Здѣсь какъ подъ словомъ «пасха» нельзя поникать седмндневную мертвенную пищу или, такъ называмемую, «хагигу», такъ и подъ оскверненіемъ нельзя понимать того обычнаго оскверненія, которое продолжалось до конца дня. Нельзя понимать слово «пасха» въ смыслѣ широкомъ потому, что здѣсь употребленъ членъ: το «πάσχα», а по библейскому словоупотребленію членъ употребляется только въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ говорится собственно объ агнцѣ пасхальномъ; когда же идетъ дѣло о жертвахъ пасхальныхъ вообще, то членъ опускается (Числ. 28, 19-24. Втор. 16, 1. 2. 3). Точно также и подъ оскверненіемъ нельзя пониматъ того оскверненія, которое продолжалось будто бы до конца дня и воторое не имѣло будто бы отношенія къ агнцу пасхальному, употребленіе котораго начиналось уже вечеромъ, относящихся къ другому дню. Прежде всего очень невѣроятно то обстоятельство, чтобы іудеи, находвишіеся во время жизни Спасителя въ постоянною обращеніи съ язычниками, считали такое обращеніе вообще не чистымъ. Но если они, какъ сказано здѣсь, опасались оскверненія, то это не иначе, какъ только предъ началомъ той важной трапезы, которая предстояла для нихъ вечеромъ. Очевидно, только въ его время они и могли опасаться такихъ ничтожныхъ оскверненій, какъ обращеніе съ язычникомъ. Ко всему этому ученый Моверсъ прибавляетъ, что если бы здѣсь разумѣлся не агнецъ пасхальный, а обычная хагига, то члены сѵнедріона, какъ занимавшіеся въ тотъ день осужденіемъ Іисуса, не могли по законамъ вкушать ее. Онъ ссылается далѣе на талмудъ и говорятъ, что въ 15-е Нисана не было обязательно приносить жертву, и слѣдовательно члены сѵнедріона не могли страшиться лишенія такой пищи, которой въ сущности не могло и быть[4]. Значитъ нужно необходимо принять, что подъ словомъ «пасха» Евангелистъ понималь употребленіе агнца пасхальнаго и опасеніе іудеевъ было опасеніе лишенія этого послѣдняго.

Самое ясное указаніе евангелиста на день совершенія вечери заключается въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ евангелистъ денъ распятія Господа называетъ «пятницею» «παρασκευὴ τοῦ πάσχα»: «іудеи же, понеже пятокъ бѣ, да не останутъ на крестѣ тѣлеса въ субботу, бѣ бо великъ день тоя субботы». Здѣсь, подъ словомъ «пятница» нельзя поминать пятницу праздника пасхи, но пятницу предъ пасхою, въ которую вечеромъ должно было вкушать пасхальнаго агнца. Такое пониманіе имѣетъ слѣдующія основанія: 1) хотя слово «παρασκευὴ» употреблялось иногда для обозначенія дня предъ субботой, но въ Новомъ Завѣтѣ вездѣ, гдѣ только употребляется это слово, вездѣ употребляется для обозначенія покоя предшествовавшаго субботнему дню. Такъ, нельзя попинать «παρασκευὴ», какъ день пятницы, въ томъ мѣстѣ, гдѣ Евангелистъ говоритъ, что погребавшіе положили Іисуса въ ближайшемъ гробѣ по причинѣ пятницы іудейской. Точно такое же значеніе имѣетъ это названіе и у другихъ Евангелистовъ (Лук. 23, 54. Марк. 15, 42). 2). Еслибы слово «παρασκευὴ» означало день недѣли, то была бы совершенно излишня приставка «τοῦ πάσχα»; въ такомъ случаѣ нужно бы было прибавить «τοῦ πάσχα» а «τοῦ πάσχα σαββατος»; или просто употребить «παρασκευὴ» безъ всякой приставки. 3) Еслибы событіе распятія случилось въ 15-е Нисана, въ самый день праздника, который праздновался въ томъ году въ пятницу, то обозначеніе слѣдовавшей за этимъ днемъ субботы итакъ не могло бы быть такое, какое Евангелистъ ей даетъ. Ее никакъ нельзя бы было назвать великимъ днемъ. Всѣ дни, находившіеся между первымъ и послѣднимъ днемъ праздника, назывались малыми днями. Днемъ же великимъ назывался только первый и послѣдній день праздника. Такое названіе встрѣчается въ самомъ Евангеліи. Такъ, говоря о пребыванія Іисуса на послѣднемъ дни праздника кущей, Евангелистъ выражется такъ: «въ послѣдній великій день праздника» (Іоан. 7, 37). Сллдовательно съ полною увѣренностію можно принять, что если Евангелистъ называетъ субботу великимъ днемъ, то называетъ потому, что къ обыкновенному празднику субботы присоединился еще другой, именно, праздникъ пасхи: «бѣ бо великъ день тоя субботы». Значитъ, можно принять, что событія распятія происходили 14 Нисана, а послѣдняя вечеря 13 Нисана.

Всѣ эти разсмотрѣнныя нами указанія уже сами въ себѣ настолько ясны и опредѣленны, что ведутъ въ прямому заключенію о достовѣрности повѣствованій Евангелиста Іоанна; но эти указанія находятъ для себя поддержку еще въ нѣкоторыхъ другихъ обстоятельствахъ. По сказанію всѣхъ четырехъ Евангелистовъ, судъ надъ Господомъ совершается съ чрезвычайно поспѣшностію. Лишь только успѣли взять Господа, въ туже ночь ведутъ Его на судъ къ первосвященнику, въ туже ночь собирается сѵнедріенъ и уже утромъ отвели Его на судъ къ Пилату (Матѳ. 27. 1), требуя скорѣйшаго осужденія. Такая поспѣшность дѣйствія рѣшительно была бы необъяснима, еслибы взятіе Господа произошло въ ночь съ 14 на 15-е Нисана. Судопроизводство, начатое въ праздникъ, спокойно могло бы и продолжаться. Указаніе такой поспѣшности въ дѣйствіяхъ явно показываетъ, что судьи спѣшили для того, чтобы покончить дѣло къ вечеру. Еще непонятнѣе, чѣмъ указанная поспѣшность въ дѣйствіяхъ, явились бы самыя эти дѣйствія. Ни одинъ изъ тѣхъ актовъ дѣятельности, который предпринимаютъ въ это время іудеи, не мыслимъ безъ нарушенія закона. Не мыслимъ безъ нарушенія закона актъ взятія Господа. Актъ взятія самъ по себѣ былъ бы еще возможенъ, еслибы при этомъ не было оружія (Іоан. 7, 32). Но употребленіе вооружннаго войска рѣшительно не мыслимо безъ нарушенія праздничнаго покоя. Еще болѣе не мыслимо собраніе сѵнедріона и произнесеніе приговора видъ подсудимымъ. Въ доказательство этого мы можемъ указать вамъ на мѣста талмуда[5], такъ и на одинъ примѣръ изъ книги Дѣяній Апостольсихъ. Иродъ Агриппа, взявши апостоловъ въ день опрѣсноковъ, посадилъ ихъ подъ стражу и предалъ суду только послѣ праздника. Противъ этого говорятъ, что такого праздничнаго суда требовалъ самый характеръ преступника, называвшаго себя Сыномъ Божіимъ, и ссылаются они этомъ на одно мѣсто талмуда[6], гдѣ судъ надъ такими преступниками повелѣвается производить въ одинъ изъ трехъ главныхъ праздниковъ въ виду народа. Но это мѣсто такъ темно выражаетъ свою мысль, что изъ него рѣшительно невозможно вывести какое бы то ни было заключеніе. Судъ могъ производиться хотя и въ виду народа, во не прямо въ субботній день и притомъ праздничный. Онъ могъ производиться или до праздника или послѣ. Особенно это не можетъ быть приложено къ суду надъ Господомъ, такъ какъ вмѣстѣ съ нимъ осуждены, два такихъ злодѣя, которыхъ вина была совсѣмъ другого рода. Еще менѣе справедливо то объясненіе, что участниками въ дѣлѣ были римляне, которые не дорожили святостію праздника. Тауъ говорящіе забываютъ, что дѣло было передано римлянамъ уже тогда, когда сами іудеи покончили свою дѣятельность. Она далм Іудѣ спиру; они составили сѵнедріонъ, они осудили Господа; они передали Его Пилату и требовали Его смерти; они наконецъ стояли при крестѣ и ругались надъ Распятымъ. Слѣдовательно, какъ иниціатива дѣла, такъ и продолженіе съ окончаніемъ принадлежали іудеямъ. Итакъ и ясныя указанія евангелиста и вѣроятность самаго дѣла – все говоритъ, что день распятія Господа не былъ днемъ праздника 15-е Нисана, но 14-е и вечеря Господа не 14 Нисана, но 13-го.

Если сопоставимъ съ этими точными и опредѣленными данными указанія на день вечери трехъ первыхъ Евангелистовъ, то эти послѣднія не только уступятъ первымъ по своей численности, но и по своей опредѣленности. Указанія Евангелистовъ находятся въ одномъ только мѣстѣ, гдѣ начинаютъ они говорить о вечеря, и притомъ такія, которыя и сами по себѣ недовольно опредѣленны, да и въ другихъ мѣстахъ находятъ себѣ противорѣчіе. Говоря о днѣ послѣдней вечери, первые три Евангелиста выражаются танъ: «въ первый день опрѣсноковъ» – «τῇ δὲ πρώτῃ τῶν ἀζύμων» (Мѳ. 26, 17). «Въ первый день опрѣсноковъ, когда закалали пасхальнаго агнца» «καὶ τῇ πρώτῃ ἡμέρᾳ τῶν ἀζύμων ὅτε τὸ πάσχα ἔθυον» (Марк. 14, 12). «Насталъ праздникъ опрѣсноковъ, въ который должно было закалитъ пасхальнаго агнца» «ἦλθεν δὲ ἡ ἡμέρα τῶν ἀζύμων ἐν ᾗ ἔδει θύεσθαι τὸ πάσχα» (Лук. 22, 7). Сопоставляя эти три указанія нельзя не замѣтить, какъ каждый изъ Евангелистовъ, освнавая недостаточность выраженія своихъ предшественниковъ, старался уяснить другаго. Евангелистъ Матѳей, сказавши, что вечеря происходила въ день опрѣсноковъ, употребилъ такое выраженіе, которое давало поводъ думать что она происходила 15-го Нисана, когда начинался собственно праздникъ опрѣсноковъ. Вслѣдствіе отего, Евангелистъ Маркъ счелъ нужнымъ отдалить этое время, во крайней мѣрѣ, ва день назадъ, в потому прибавилъ: «когда закалали пасхалънаго агнца». Евангелие Лука замѣтилъ, что в это отклоненіе, сдѣланное ближайшимъ его предшественникомъ недостаточно и потому счелъ нужныхъ еще болѣе ограничить это время и выразился такъ: «пріиде же день опрѣсноновъ», т. е. только приблизился еще. Такимъ образомъ довольно прямо выраженное указаніе перваго Евангелиста было постепенно болѣе иболѣе обобщаемо и, такъ сказать, отклоняемо отъ того смысла, который могъ заключаться въ словахъ перваго Евангелиста. Уже изъ этого постепеннаго усненія достаточно можно видѣть, что выраженіе: «πρωτη» не имѣетъ въ себѣ опредѣленнаго указанія на какое либо время, но это заключеніе, можетъ еще найти для себя поддержку въ словоупотребленіи. Опредѣленное указаніе на первый день недѣли, по изъясненію древнихъ греческихъ толкователей, никогда не производится чрезъ слово: «πρωτη», но всегда, или то большей части, чрезъ слово: «μία». Такъ, сами первые Евангелисты, когда говорили о первомъ днѣ недѣли, въ который Христосъ воскресъ, то употребили слово не «πρωτη», а «μία» (Mѳ. 28, 1. Марк. 16, 2. Лук. 24, 1. Іоан. 20, 1). Слѣдовательно, если три первые Евангелиста употребили, для обозначенія дня вечери, слово «πρωτη», а не «μία», то очевидно хотѣли указать на время менѣе опредѣленное. По объясненію святаго Златоуста[7], блаженнаго Ѳеофилакта[8]&amp;amp;amp;amp;amp;nbsp;и Евѳимія Зигабена[9], днемъ опрѣсноковъ Евангелисты называютъ денн, предшествовавшій празднику опрѣсноковъ, въ который вечеромъ іудеи доджны были ѣсть по зокону пасху съ опрѣсноками. Но какъ іудеи, говорятъ они, имѣли обычай считалъ дни съ вечера, то и день, предшествовавшій этому дню, они называли первымъ днемь опрѣсноковъ. Изъ всего сказанаго слѣдуетъ, что указанія первыхъ Евангелистовъ, какъ указанія мало опредѣленныя, нимало ни противорѣчатъ точнымъ указаніямъ Евангелиста Іоанна. Такое заключеніе можно подтвердить и другими обстоятельствами. Посыкая учениковъ для приготовленія комнаты, гдѣ должна быть вечеря, Господь велитъ имъ сказать такому то: «Учитель глаголетъ: время Мое близъ есть: у тебѣ сотворю пасху со ученики Моими» (Мѳ. 26, 16). Такое заявленіе о близости времени: было бы рѣшительно непонятно, если бы Господь хотѣлъ совершить вечерю въ законное для іудеевъ время. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ было бы достаточно указать только, на желаніе, учителя совершить пасху и тотъ, къ кому была обращена рѣчь, вполнѣ бы понялъ, за чѣмъ нужна была такая комната. Есть и еще обстоятельепо довольно замѣчательное. Евангелисты Маркъ и Лука говорятъ о возвращеніи съ поля Сѵмона Киринейскаго, которому іудеи поручили нести крестъ за Іисусомъ. Такое возвращеніе съ поля очевидно предполагало: занятіе полевыми работами, которое было бы немыслимо, если бы день распятія былъ день праздника, исклчающій всякаго рода дѣятельность. Представленное нами сопоставленіе хронологическихъ указаній приводитъ къ несомнѣнному заключенію, что разногласіи между повѣствованіями никакого нѣтъ, что впервые Евангелисты говорятъ о томъ же самомъ днѣ, какъ и Еадагелистъ Іоаннъ, только менѣе опредѣленно, чѣмъ этотъ послѣдній. При этомъ раждаегся только одинъ вопросъ, рѣшеніе котораго хотя и не относится прямо къ нашему изслѣдованію, но который нельзя пройти молчаніемъ. Вопросъ этотъ состоитъ въ томъ: по какому же случаю Господь Іисусъ совершалъ Пасху ранѣе обыкновеннаго? Ивъ всѣхъ рѣшеній этого вопроса самое вѣроятнѣйшее кажемся то, какое даетъ ученый Гугь и которое, по его собственнымъ словамъ, было результатомъ его близкаго знакомства съ дѣломъ. Онъ говоритъ, что іудеи, послѣ плѣна Вавилонскаго, сдѣлавшись много религіознѣе, начали обременять себя обычаями, для которыхъ не было даже указанія въ законѣ Моѵсея. Такъ, они не довольствовались празднованіемъ тѣхъ дней, которые предписывались Моѵсеемъ, но хотѣли праздновать даже и тѣ, которые имъ предшествовали. При этомъ онъ ссылается на эдиктъ Августа, гдѣ есть уже рѣчь о дняхъ, предшествовавшихъ праздникамъ, н на талмудистическія мѣста[10]. Слѣдствіемъ этого, говоритъ онъ, было то, что удаленіе кислыхъ хлѣбовъ предъ Пасхою, особенно въ Галилеѣ, совершалось не только въ день, предшествовавшій празднику, но даже наканунѣ его, т. е. 13 Писана[11]. На основаніи такого, мало по малу образовавшагося, взгляда на праздники, и въ Іерусалимѣ приготовленіе агнца пасхальнаго не было безусловно необходимымъ только въ четырнадцатый день. По крайней мѣрѣ можно полагать, что это дозволено было въ отношеніи къ Галилеянамъ, болѣе ревновавшимъ о днямъ предпразднственнымъ. Къ тому же такое дозволеніе могло служить большимъ облегченіемъ для служащихъ въ храмѣ. Закланіе 256,000[12] агнцевъ, въ теченіи нѣсколькихъ часовъ, было бы слишкомъ обременительно, если бы не дозволялось Галилеянамъ болѣе раннее употребленіе пасхальныхъ агнѣцевъ. Очень неудивительно, что Господь воспользовался этимъ обычаемъ Галилеянъ и совершилъ ветхо-завѣтную пасху ранѣе обыкновеннаго, а Самъ, какъ истинный агнецъ, долженствовавшій замѣнять прообразъ, пострадалъ 14 Нисана, въ день законнаго празднованія Пасхи.

***

Ни мало не менѣе, если не болѣе, можетъ приводить въ недоумѣніе слушателя или читателя и повѣствованіе о самой вечери. Насколько тамъ мы затруднялись къ разности опредѣленія времени, настолько же можно здѣсь затрудняться разностію самыхъ событій. Изъ всего того, о чемъ говорятъ первые Евангелисты, нѣтъ почти ничего, о чемъ бы говорилъ Евангелистъ Іоаннъ. Тѣ подробно описываютъ установленіе великаго таинства, а этотъ не считаетъ нужнымъ и упомянуть объ этомъ великомъ фактѣ, а занимается, съ одной стороны, писаніемъ умовенія ногъ, которое хотя и составляетъ фактъ очень поучительный, но далеко не такъ важный, какъ тотъ; съ другой – повѣствованіемъ объ указаній предателя, которое хотя и извѣстно отчасти изъ повѣствованій первыхъ Евангелистовъ, но не въ такомъ видѣ. Также отношеніе Евангелиста къ повѣствуемымъ фактамъ хотя и можетъ показаться страннымъ, но не надолго. При болѣе внимательномъ обсужденіи дѣла, мы признаемъ, что таково и должно быть отношеніе Евангелистовъ. Событіе установленія тайной вечери хотя составляло для Евангелиста Іоанна предметъ первостепенной важности, но какъ подробно переданное другими Евангелистами, оно не требовало ничего, что нужно бы объяснить или дополнить. И вотъ Евангелистъ, приступая къ повѣствованію, хотя и дѣлаетъ намекъ на это событіе, хотя и говорятъ о той безконечной любви, которая выразилась на этой вечери, но не считтаеть нужнымъ говоритъ о немъ. Иное явленіе представляли событія: умовеніе ногъ и указаніе предятеля. Первое совершенно было пройдено молчаніемъ первыми Евангелистами, а послѣднее, хотя и разсказано, но разсказано такъ, что требовало уясненія. Повѣствуя объ этомъ послѣднемъ событіи, они, какъ менѣе знакомые съ подробностями его, разногласятъ въ опредѣленіи времени указанія предателя равно и къ укязаніи нѣкоторыхъ частныхъ обстоятельствъ. Такъ, Евангелистъ Матѳей передаетъ, что время указанія предателя послѣдовало во время перваго акта вечери. «Вечеру бывшу, говоритъ онъ, возлежаше со обѣманадесяте ученикома и идущимъ рече: амань глаголю вамъ, яко единъ отъ васъ предастъ Мя» (Мѳ. 26, 30. 21). Такое указаніе времени очевидно быдо неточно; немыслимое дѣло, чтобы Господь, чрезъ допущеніе къ участію въ таинствѣ, не постарался еще разъ привлечь сердце предателя. Немыслимое дѣло также и то, что Господь сказалъ это громко, во всеуслышаніе, иначе не понятенъ былъ бы вопросъ Іуды: не я ли, Равви? Результатомъ этого было кажется то, что Евангелистъ Маркъ совершенно опустилъ вопросъ Іуды, а Евангелистъ Лука и самое указанie предателя отнесъ къ другомк акту вечери (22, 21-23). Среда такахъ обстоятельствъ, для Евангелистъ Іоанна, какъ писателя послѣдняго, предстояла настоятельная нужда обратитъ вниманіе болѣе на то, что не было ясно и полно, чѣмъ на то, что было хотя и важно само въ себѣ, но за то вполнѣ извѣстно. Вотъ онъ и счелъ нужнымъ объ установленіи таинства умолчать, а вмѣсто этого подробно передать съ одной стороны объ умовевіи нотъ, съ другой – объ указаніи предателя. Ему нужно было, въ одной стороны, подтвердитъ достовѣрность сказанія Евангелиста Луки, съ другой – объяснить, отъ чего именно возникъ вопросъ Іуды предателя. Все его и находимъ мы въ повѣствованіи Евангелиста Іоанна. Такимъ образомъ и въ этомъ случаѣ – опять не противорѣчіе, а только взаимное восполненіе.

По окончаніи вечери, Господь, по сказаніямъ всѣхъ четырехъ Евангелистовъ, пошолъ въ садъ Геѳсиманскій. Но этимъ однимъ пунктомъ и ограничивается ихъ согласіе; въ изображеніи послѣдующихъ же событій между ними опять начинается кажущееся разногласіе и разногласіе довольно серьезное. Первые три Евангелиста согласно говорятъ, что Господь, по прибытіи въ садъ Геѳсиманскій, началъ скорбѣть, тужить и молиться до кроваваго пота (Мѳ. 26, 37-42, Марк. 14, 33-41, Лук. 22, 41-46). Между тѣмъ Евангелистъ Іоаннъ, не только не передаетъ объ этихъ фактахъ, но даже выставляетъ какъ будто нѣчто противоположное имъ По его словамъ, Господь радуется, что насталъ наконецъ этотъ день, такъ какъ онъ былъ для него началомъ прославленія. Таково содержаніе всей такъ называемой первосвященнической молитвы, содержащейся въ 17 гл. Чтобы такое кажущееся противорѣчіе не могло показаться для кого либо дѣйствительнымъ противорѣчіемъ, мы считаемъ нужнымъ напомнить, что мы много бы очень приняли на себя, еслибы взялись судить о душевномъ состояніи такой высочайшей личности, какова личность Богочеловѣка Іисуса. Если мы не въ состояніи бываемъ часто судить о самыхъ простыхъ явленіяхъ душевной жизни и притомъ обыкновенныхъ людей, то можемъ ли мы братьея судить о такомъ исключительномъ состояніи, каково состояніе въ минуты предсмертныя и притомъ такой личности, которая безпримѣрна въ исторіи человѣчества. Слѣдовательно можемъ ли мы сказать, что вотъ это состояніе должно быть, а это не должно? Почему не допустить, что какъ одно было, такъ было и другое. Если мы обратимъ вниманіе на характеръ смерти Господа, то именно къ тому заключенію и придемъ мы, что, оба эти состоянія возможны. Если бы смерть Іисуса Христа была только дѣломъ случая, постигшаго Его на пути призванія, то Онъ, конечно, съ такимъ же точно свѣтлымъ взоромъ встрѣтилъ ее, какъ встрѣчали ее потомъ всѣ Его послѣдователи, но смерть Іисуса Христа была нѣчто другое, чѣмъ пожертвованіе въ обыкновенномъ смыслѣ. Въ ней коренилась вся сила разширенія ея царства; чрезъ нее побѣжденъ князь этого міра; чрезъ нее уничтожена преграда, раздѣлявшая людей съ Богомъ. Но это одна, такъ сказать, свѣтлая сторона; между тѣмъ въ этой смерти есть другая сторона, которая также должна браться во вниманіе. Въ этой смерти сосредоточенъ, такъ сказать, весь тотъ гнѣвъ Вожій, который тяготѣлъ надъ грѣшнымъ родомъ человѣческимъ. Христосъ есть «Агнецъ Божій, Который взялъ на Себя грѣхи міра» (Іоан. 1, 29). Онъ рабъ Іеговы, удовлетворяющій Своею смертію правдѣ Божіей. Онъ даетъ душу Свою во избавленіе за многихъ (Mѳ. 20, 28). Онъ есть умилостивительная жертва за наши грѣхи (Рим. 3, 25). Отъ такого двоякаго характера смерти необходимо должно произойти и двоякое предсмертное состояніе. Онъ могъ радоваться, какъ Искупитель міра, дарующій Своею смертію безчисленныя блага роду человѣческому, но вмѣстѣ и скорбѣть, какъ жертва, несущая на себѣ грѣхи всего міра, скорбѣть за весь родъ человѣческій. Въ слѣдствіе всего этого нѣтъ, и не можетъ быть ничего удивительнаго, что Господь отъ одного состоянія скоро перешелъ въ другое. Въ своей первосвященнической молитвѣ Ему естественно было восторгнуться духомъ и возблагодарить Бога Отца за то, что Онъ помогъ Ему совершить то дѣло, которое Онъ принялъ на себя; въ саду же Геѳсиманскомъ, при приближеніи смертнаго часа, Ему естественно было возмутиться духомъ и скорбѣть, скорбѣть не за себя, а за родъ человѣческій, подвергшійся такой участи. Итакъ и въ этомъ случаѣ противорѣчія между повѣствованіями никакого нѣтъ. Если оба состоянія возможны, то почему недопустить, что Евангелистъ Іоаннъ взялъ одинъ моментъ этого состоянія, именно тотъ, когда Господь благодарилъ Бога Отца, а первые Евангелисты – другой.

Въ повѣствованіи о дальнѣйшихъ событіяхъ въ саду Геѳсиманскомъ Евангелисты невидимому сходятся. Всѣ Евангелисты говорятъ о взятіи Господа воинами и объ участіи въ этомъ, главнымъ образомъ, Іуды. Если же ближе всмотрѣться въ эти повѣствованія, то и здѣсь найдемъ довольно значительныя разности. По повѣствованіямъ первыхъ трехъ Евангелистовъ, дѣло представляется въ такомъ видѣ, что Господь взятъ былъ по указанію Іуды, выраженному поцѣлуемъ. По повѣствованію Евангелиста Іоанна, Господь Самъ вышелъ къ нимъ на встрѣчу, спросилъ: кого они ищутъ? и сказалъ, что это – Онъ (18, 4-9, срав. Мѳ. 26, 46-57. Марк. 14, 43-50. Лук. 22, 46-53). Но и эти разности только кажущіяся. Если Евангелистъ Іоаннъ и не указалъ прямо тотъ родъ предательства, о которомъ говорятъ первые Евангелисты, то все же онъ далъ замѣтить, что этотъ былъ ему извѣстенъ, и что онъ для краткости только не говорилъ объ этомъ. Объ Іудѣ предателѣ онъ упоминаетъ два раза: въ первый разъ онъ говоритъ о немъ, что онъ предалъ Господа своимъ указаніемъ того мѣста, гдѣ учитель его имѣлъ обычай бывать съ учениками; во второй же разъ, сказавши, что Іисусъ Самъ вышелъ на встрѣчу, онъ, внѣ всякой связи рѣчи, замѣчаетъ: «стоялъ же съ ними (воинами) и Іуда предатель Его» (ст. 5). Такое указаніе, поставленное внѣ связи рѣчи, рѣшительно ведетъ къ тому заключенію, что здѣсь Евангелистъ имѣлъ въ виду тотъ второй родъ предательства, о которомъ говорятъ его предшественники. Что же касается замѣчанія Евангелиста, что Господь Самъ выступилъ на встрѣчу и дѣйствіемъ Своего всемогущаго слова поразилъ противниковъ, то это замѣчаніе не только не устраняется первыми Евангелистами, но даже вполнѣ предполагается. Всѣ три Евангелиста говорятъ о томъ, что одинъ изъ учениковъ извлекъ ножъ и ударилъ имъ первосвященническаго раба. Но такой поступокъ былъ бы очень страненъ, если бы мы отдѣлили его отъ приведеннаго выше замѣчанія Евангелиста Іоанна. Было бы въ высшей степени странно, какъ служители, взявъ Іисуса, не взяли вмѣстѣ и Его учениковъ и особенно того, который осмѣлился защищаться. Было бы странно и то, какъ осмѣлился апостолъ, сознавая свою малочисленность, выступить на защиту и выступить съ такимъ ничтожнымъ оружіемъ, каковъ ножъ. Означенное же замѣчаніе разрѣшаетъ эти недоумѣнія. Какъ скоро допустимъ, что Господь Самъ выступилъ на встрѣчу и поразилъ противниковъ, то съ одной стороны понятна будетъ оплошность воиновъ, съ другой – понятенъ будетъ и поступокъ апостола. Первая будетъ имѣть свою причину во всеобщемъ замѣшательствѣ, второй – въ той смѣлости, какую внушило всемогущество Господа.

Изъ сада Геѳсиманскаго, Господь, по сказанію всѣхъ четырехъ Евангелистовъ, отведенъ былъ на судъ духовный къ первосвященнику, но такъ какъ первосвященниковъ было въ то время два, одинъ такъ сказать заштатный, именно Анна, а другой дѣйствительный, именно Каіафа, то между повѣствованіями Евангелистовъ и открылось кажущееся разногласіе въ опредѣленія того, къ какому первосвященнику отведенъ былъ Іисусъ первоначально: къ первосвященнику ли Каіафѣ, какъ говорятъ первые Евангелисты, или къ первосвященнику Аннѣ, какъ говоритъ Евангелистъ Іоаннъ? Если мы сопоставимъ эти повѣствованія, то мы скоро примѣтимъ, что повѣствованія первыхъ Евангелистовъ не могутъ исключать повѣствованія Евангелиста Іоанна. Изъ всѣхъ трехъ первыхъ Евангелистовъ, только Евангелистъ Матѳей назвалъ первосвященника Каіафою; что же касается другихъ, то они выражались довольно обще. Евангелистъ Маркъ говоритъ, что Господь отведенъ былъ просто къ первосвященнику, а Евангелистъ Лука, что онъ отведенъ былъ первоначально къ первосвященнику, а потомъ въ сѵнедріонъ. Значитъ и первые Евангелиты не говорятъ рѣшительно, что онъ отведенъ былъ къ первосвященнику Каіафѣ, и значитъ вполнѣ допускаютъ возможность того, что Господь былъ первоначально у первосвященника Анны. Слѣды такого пребыванія особенно можно отыскать у Евангелиста Луки. Онъ говоритъ, что сперва ввели Іисуса въ домъ первосвященника, гдѣ не было суда въ собственномъ смыслѣ, а гдѣ только ругались надъ нимъ и били Его, а потомъ ввели въ сѵнедріонъ, гдѣ уже собственно начался формальный допросъ. Въ этихъ двухъ изображеніяхъ духовнаго суда, нельзя не узнать съ одной стороны суда у первосвященника Анны, гдѣ и не могло быть суда въ собственномъ смыслѣ, гдѣ могли дѣйствительно только ругаться надъ Нимъ, и суда у первосвященника Каіафы, который, какъ первосвященникъ лѣта того, собралъ сѵнедріонъ и уже началъ судить формально. За достовѣрность такого пребыванія у первосвященника Анны могутъ ручаться и другія обстоятельства. Такъ какъ Анна былъ тесть Каіафы и такъ какъ онъ былъ первосвященникъ старѣйшій, то нѣтъ ничего удивительнаго, если Каіафа, желая отдать честь своему тестю, приказалъ отправить Іисуса предварительно къ нему. И если бы такого пребыванія у первосвященника Анны не было, то трудно было бы объяснить, что могло побудить писателя Евангелія вставить этотъ новый фактъ и опустить другой болѣе выгодный для его цѣлей. Допустить, что онъ не зналъ – нельзя, онъ самъ говоритъ, что отъ Анны Господь отведенъ былъ въ Каіафѣ. Допустятъ, что онъ намѣренно опустилъ – тоже нельзя. Пребываніе у первосвященника Каіафы, гдѣ Господь прямо назвалъ себя Богомъ, прямо относилось къ той цѣли, какую имѣлъ въ виду Евангелистъ (20, 31). Итакъ, остается предположить, что Евангелистъ опустилъ этотъ фактъ и занялся другимъ, поелику зналъ, что о пребываніи у Каіафы уже извѣстно, а о пребываніи у Анны ничего еще не было сказано. Итакъ, на основаніи сказаннаго, мы можемъ принять, что Господь былъ сперва у первосвященника Анны, а потомъ у первосвященника Каіафы.

Въ то самое время, какъ Господь находился на судилищѣ беззаконныхъ іудеевъ, внѣ этого судилища совершалось нѣчто такое, о чемъ сочли нужнымъ сказать всѣ четыре Евангелиста; это именно отреченіе Апостола Петра. Но такъ какъ обстоятельства этого отреченія тѣсно связаны съ обстоятельствами предшествовавшими, то и въ ихъ изображеніи оказывается нѣкоторая неясность, требующая разъясненія. По сказанію Евангелиста Матѳея, отреченіе апостола Петра въ теченіи всѣхъ трехъ разъ происходило во дворѣ Каіафы, происходило послѣ суда и произнесенія приговора сѵнедріономъ. Въ первый разъ оно произошло по поводу вопроса рабыни, во второй разъ по поводу вопроса другой рабыни, и наконецъ по поводу вопроса стоявшихъ около него (Мѳ. 26, 67-75). Евангелистъ Маркъ передаетъ это обстоятельство точно также, какъ и его предшественникъ, съ тѣмъ только различіемъ, что поводомъ къ отреченію во второй разъ онъ поставляетъ вопросъ той же рабыни, которая предложила его и въ первый разъ (Марк. 14, 66-72). Евангелистъ Лука значительно уклоняется отъ своихъ предшественниковъ. Онъ не говоритъ, на дворѣ какого первосвященника происходили отреченія, а просто, что онѣ были на дворѣ первосвященника. О времени отреченія онъ замѣчаетъ, что оно было до суда сѵнедріона и что послѣднее отреченіе было черезъ часъ послѣ двухъ первыхъ. Что касается лицъ, послужившихъ поводомъ къ отреченію, то онъ указываетъ, что это были: сперва служанка, потомъ нѣкій другой, и наконецъ еще нѣкій (Лук. 22, 54-60). Евангелистъ Іоаннъ еще болѣе уклоняется, чѣмъ Евангелистъ Лука; онъ говоритъ, что однѣ отреченія были прежде суда, другія же два – послѣ; что первое было еще на дворѣ первосвященника Анны, а другія два были на дворѣ первосвященника Каіафы. Что касается лицъ, то онъ говоритъ, что первымъ поводомъ былъ вопросъ служанки, но служанки придверницы, вторымъ поводомъ – были стоявшіе у огня, а третьимъ поводомъ былъ вопросъ родственника того Малха, которому апостолъ Петръ отрѣзалъ ухо. Уже изъ одной той опредѣленности, какая находится въ повѣствованіяхъ послѣдняго Евангелиста, достаточно можно видѣть, на сторонѣ котораго изъ повѣствованій находится больше преимуществъ? Если же мы войдемъ въ болѣе глубокій разборъ повѣствованій, то эти преимущества взойдутъ иа степень несомнѣнной очевидности. Прежде всего замѣчательно то, что Евангелистъ указываетъ при этомъ на присутствіе того «другаго ученика», о которомъ Евангелистъ не разъ уже говорилъ, и который былъ безъ сомнѣнія не кто иной, какъ онъ самъ. Это замѣчаніе, значитъ, прямо показываетъ, что подробности дѣла болѣе ему извѣстны, чѣмъ кому либо. И дѣйствительно ничего не можетъ быть натуральнѣе того изображенія, обстоятельствъ, какое онъ даетъ. Если, какъ мы сказали, пребываніе Господа у первосвященника Анны не только возможно, но и необходимо, то очевидно необходимо и то, чтобы одно изъ отреченій было на дворѣ этаго первосвященника. Такъ какъ апостолъ Петръ неотступно рѣшился слѣдовать за своимъ учителемъ, то немыслимое дѣло, чтобы онъ не подвергся испытанію при первомъ шагѣ во дворъ архіерея; немыслимое дѣло, чтобы входъ въ этотъ дворъ былъ открытъ въ то время для всѣхъ безъ изъятія. Такъ и передаетъ Евангелистъ Іоаннъ. Онъ говоритъ, что первое отреченіе было не тогда, когда Петръ стоялъ у огня, а тогда когда онъ рѣшился еще только вступить во дворъ архіерея. Оно было отъ служавки привратницы. При этомъ онъ дѣлаетъ такое замѣчаніе, которое прямо показываетъ, что онъ не хочетъ сказать что либо новое, а что желаетъ только уяснить повѣствованія своихъ предшественниковъ. Когда онъ вообще говорилъ, какъ Петръ вступилъ во дворъ архіеереевъ, онъ называлъ впустившую просто привратницей; когда же нужно было говорятъ объ отреченіи, онъ прибавляетъ, что эго была раба – придверница: «ἡ παιδίσκη ἡ θυρωρός». Эта приставка прямо показываетъ, что онъ имѣетъ въ виду точнѣе опредѣлить, кто была та раба, о которой говорятъ первые Евангелисты. Въ изображеніи дальнѣйшихъ обстоятельствъ отреченія, Евангелистъ опять не говоритъ ничего такого, что не было бы извѣстно отчасти изъ сказанія первыхъ Евангелистовъ. Евангелистъ Іоаннъ говоритъ о томъ, что два отреченія были уже на дворѣ первосвященника Каіафы; но и первые три Евангелиста говорятъ тоже, только менѣе ясно. По сказанію Евангелистовъ Матѳея и Марка, Господь, послѣ перваго отреченія Петра, вышелъ. Куда же это, спрашивается, Онъ вышелъ и что за причина такого выходя? Причины такого выхода нельзя придумать конечно никакой другой, какъ только ту, о которой говоритъ Евангелистъ Іоаннъ, что Онъ перешолъ во дворъ другаго архіерея. Что же касается того, что, по Евангелію отъ Іоанна, апостолъ Петръ является стоящимъ какъ будто при томъ же самомъ огнѣ, который былъ разведенъ на дворѣ первосвященника Анны, то это только кажущееся представленіе. Текстъ мало говоритъ за единичность мѣста, а огонь могъ быть по причинѣ холода, какъ на дворѣ первосвященника Анны, такъ и на дворѣ Каіафы. Дальнѣйшія разности въ указаніи лицъ, послужившихъ поводомъ къ двумъ дальнѣйшимъ отреченіямъ, не могутъ быть названы даже и разностями. Вся разность состоитъ въ томъ, что Евангелистъ Іоаннъ неопредѣленныя выраженія «нѣкій, нѣкоторый» прямо замѣняетъ самыми именами. Онъ прямо говоритъ, что этотъ нѣкій былъ родственникъ того Малха, которому Петръ отрѣзалъ ухо. Итакъ и здѣсь не остается никакого мѣста недоумѣнію, и здѣсь остается признать полную гармонію въ Евангельскихъ повѣствованіяхъ.

Покончивши духовное судопроизводство надъ Господомъ Іисусомъ и признавши Его достойнымъ смерти, первосвященники и старѣйшины отправились съ своимъ Подсудимымъ къ Пилату, чтобы привести въ исполненіе свой приговоръ. Но какъ исполненіе приговора не могло произойти безъ предварительнаго дознанія справедливости дѣла, то вслѣдъ за судомъ духовнымъ начинается судъ гражданскій у Пилата игемона. Въ сказаніяхъ объ обстоятельствахъ этого суда встрѣчается тоже самое явленіе, на которое мы указывали уже нѣсколько разъ, именно то, что сказанное у первыхъ Евангелистовъ мы не находимъ у Евангелиста Іоанна, и сказанное у Евангелиста Іоанна не находимъ у первыхъ Евангелистовъ. Но такъ какъ мы не разъ говорили уме, что противорѣчіемъ это назвать нельзя, то мы и не намѣрены долго останавливаться на этомъ явленіи. Впрочемъ, чтобы и оно не могло ввести кого либо въ недоумѣніе, мы намѣрены и его коснуться отчасти. Если мы сопоставимъ сказанія первыхъ Евангелистовъ съ сказаніями Евангелиста Іоанна, то мы найдемъ, что первыя содержатъ въ себѣ только внѣшнюю сторону суда, такъ сказать, публичную, послѣднее же болѣе секретную. Но что и эта послѣдняя сторона не только возможна, но и необходима, это можно видѣть изъ слѣдующаго: слухъ о чудесахъ Іисуса не могъ не дойти до Пилата; изъ повѣствованій первыхъ Евангелистовъ мы знаемъ, что они имѣли даже вліяніе на его семейство (Мѳ. 27, 19). Слѣдовательно, когда привели къ Пилату такого преступника, то онъ не могъ, очевидно, удовлетвориться одними формальными публичными допросами, не могъ не поинтересоваться поподробнѣе разузнать, что это за Личность? Объ этомъ то секретномъ разузнаніи и передаетъ Евангелистъ Іоаннъ. Значитъ, оно не только возможно, но и необходимо. Впрочемъ, изображая эту секретную сторону суда, Евангелистъ отъ времени до времени даетъ замѣтить, что и другія обстоятельства ему были извѣстны. По его словамъ, Пилатъ даетъ такой вопросъ Іисусу: ты ли царь іудейскій? Такой вопросъ былъ бы непонятенъ, если не предположить, что Евангелистъ Іоаннъ ссылается въ этомъ случаѣ на своихъ предшественниковъ, которые подробно говорятъ; въ чемъ обвиняли первосвященники Іисуса (Лук. 23, 2). Далѣе: по словакъ Евангелиста Іоанна, Пилатъ говоритъ іудеямъ: «хотите ли я отпущу царя іудейскаго» (18, 39). Этотъ вопросъ былъ бы опять непонятенъ, если не предположить, что здѣсь имѣлось въ виду замѣчаніе перваго Евангелиста объ обычаѣ іудеевъ отпускать, по случаю праздника, одного изъ преступниковъ.

Переходимъ теперь къ самымъ событіямъ распятія Господа. Объ этихъ событіяхъ говорятъ всѣ четыре Евангелиста и, за изключеніемъ двухъ кажущихся противорѣчій, говорятъ согласно. Что же касается этихъ противорѣчій, то они далеко не важны. Первое изъ нихъ состоитъ въ томъ, что по тремъ первымъ Евангеліямъ, крестъ былъ несенъ нѣкіимъ Симономъ Киринейскимъ, а по Евангелію отъ Іоанна Самимъ Господомъ (Мѳ. 27, 32. Марк. 15, 21. Лук. 23, 26. ср. Іоан. 19, 17). Но стоитъ только всмотрѣться въ текстъ греческій и это разногласіе изчезнетъ. Первые три Евангелиста никакъ не говорятъ о томъ, что крестъ былъ несенъ Симономъ съ самаго начала, напротивъ они прямо даютъ понять, что онъ былъ несенъ первоначально самимъ Господомъ. Говоря объ этомъ, они выражаются такъ: «выходя встрѣтили одного киринеянина» («ἐξερχόμενοι δὲ εὗρον») (Мѳ. 27, 32). По Евангелію отъ Марка еще яснѣе: «и повели Его чтобы распять» («καὶ ἐνέδυσαν αὐτὸν, … ἵνα σταυρώσωσιν αὐτόν») (Марк. 15, 20). Точно также и по Евангелію Луки: «и когда повели Его» («καὶ ὡς ἀπήγαγον αὐτόν»). Съ другой стороны и Евангелистъ Іоаннъ не говоритъ, что бы крестъ былъ несенъ исключительно Господомъ. Онъ говоритъ только о томъ, что Господь первоначально только, подобно преступнику, несъ свой крестъ. Въ слѣдствіе этого онъ выражается такъ: «неся крестъ Свой, Онъ вышелъ на мѣсто, называемое лобное» («βαστάζων τὸν σταυρὸν αὐτοῦ ἐξῆλθεν»). Итакъ Евангелистъ Іоаннъ говоритъ о начальномъ актѣ, а первые три Евангелиста о конечномъ. Второе кажущееся противорѣчіе въ втомъ отдѣлѣ повѣствованій есть опредѣленіе времени распятія. По Евангелію отъ Іоанна въ шестомъ часу судебный приговоръ принимаетъ только болѣе рѣшительный характеръ (Іоан. 19, 14). По сказаніямъ же первыхъ Евангелистовъ въ третьемъ часу уже послѣдовало распятіе (Марк. 15, 25), а охъ шестаго до девятаго была уже тьма (ст. 33). Такія указанія были бы дѣйствительно указаніями противорѣчащими, если бы необходимо было принять, что какъ Евангелистъ Іоаннъ, такъ и первые Евангелисты слѣдовали въ опредѣленія времени одному и тому же обычаю. Но въ томъ то и дѣло, что Евангелистъ Іоаннъ, какъ имѣвшій въ виду повѣствованія предшественниковъ, и какъ назначавшій свои повѣствованія для читателей мало знакомыхъ съ іудейскимъ время-опредѣленіемъ, счелъ нужнымъ, какъ очевидецъ событій, опредѣлить время такъ, такъ опредѣлялось оно при римскомъ судопроизводствѣ. Римляне, при производствѣ суда, счисленіе часовъ начинали отъ средины ночи, такъ что шестой часъ равнялся нашему шестому часу. Между тѣмъ первые Евангелисты опредѣляютъ время согласно съ іудейскими обычаями: отъ начала утра. Отъ этого и произошло кажущееся различіе. Слѣдовательно стоитъ только принять во вниманіе это обстоятельство и кажущееся противорѣчіе падетъ само собою. Если около шестаго часа, по римскому счисленію, Пилатъ взошолъ на судебное мѣсто, чтобы произнести окончательный приговоръ надъ Іисусомъ, если принять еще то въ соображеніе, что вмѣстѣ съ Господомъ произнесенъ былъ приговоръ еще надъ двумя преступннками, что довольно потратилось времени ва путешествіе до Голгофы, на приготовленіе къ распятію, то время распятія и по Евангелію отъ Іоанна будетъ соотвѣствовать тому третьему часу, о которомъ согласно обыденному счисленію времени, говоритъ Евангелистъ Маркъ, т. е. будетъ соовѣтствовать вашему девятому часу. Что таково именно было счисленіе временя у римлянъ, объ этомъ свидѣтельствуетъ ученый Гугъ. Приведя множество мѣстъ изъ сочиненій Плутарха, Макровія, Цицерона, Сенеки и многихъ другихъ писателей, гдѣ прямо говорится, что таково именно было счисленіе времени у римлянъ, Гугъ прибавляетъ: «если Іоаннъ обозначаетъ шестой часъ утра, какъ время произнесенія судебнаго рѣшенія, то онъ, такъ какъ писалъ для христіанъ изъ язычниковъ, слѣдуетъ въ этомъ римскому судебному языку»[13]. Итакъ опредѣленіе времени Евангелистомъ Іоанномъ, будучи соглашено съ обыденнымъ іудейскимъ счисленіемъ времени, никакъ не можетъ стоять въ противорѣчіи.

При чтеніи повѣствованій Евангелистовъ о событіяхъ погребенія Господа могутъ представляться два довольно важные вопроса. Первый изъ нихъ тотъ: какъ случилось то странное явленіе, что три первые Евангелиста ничего не говорятъ о такой примѣчательной личности, какова личность Никодима, какъ участника въ погребеніи Господа, второй вопросъ тотъ, почему Евангелистъ Іоаннъ нетолько ничего неговоритъ о гробѣ, какъ о собственности Іосифа, но даже называетъ его такимъ гробомъ, куда положенъ былъ Іисусъ только по случаю необходимости скораго погребенія (19, 41, 42)? Чтобы отвѣтить на первый изъ этихъ вопросовъ, мы должны обратить вниманіе на отношеніе Евангелистовъ къ личности Никодима. Никодимъ, какъ извѣстно взъ Евангелія отъ Іоанна, замѣчателенъ той бесѣдой, которую велъ онъ съ Господомъ во время перваго пребыванія Господа въ Іерусалимѣ на праздникѣ Паси. Но такъ какъ событія этого времени не вошли въ составъ повѣствованій первыхъ Евангелистовъ, и такъ какъ со всею вѣроятностію можно положить, что ни одинъ изь этихъ Евангелистовъ, какъ не присутствовавшій съ Господомъ на этомъ праздникѣ, не зналъ Никодима, то эта личность и не представила для нихъ такого значенія, какъ напр. Іосифъ. Иное значеніе имѣла личность Никодима для Евангелиста Іоанна. Какъ сопутствовавшій Господу на праздникъ Пасхи, онъ имѣлъ случай лично познакомиться съ Никодимомъ и быть свидѣтелемъ примѣчательной бесѣды между нимъ и Господомъ; въ слѣдствіе этого, зная объ его участіи въ погребеніи Господа, онъ не могъ умолчать объ этомъ. Для него такое упоминаніе было очень важно. Что касается до другого вопроса, именно того, почему Евангелистъ Іоаннъ не говоритъ о гробѣ, какъ о собственности Іосифа, а только какъ о такомъ, который могъ быть удобнѣе найденъ, то не много нужно сообразительности для того, чтобы понять отношеніе между этими фактам погребеніе Господа въ такомъ гробѣ, который находился въ саду, въ которомъ никто еще положенъ не былъ, никакъ не было бы возможно, еси бы гробъ этотъ не принадлежалъ какой либо изъ тѣхъ личностей, которыя принимали участіе въ погребеніи. Не будь это такъ, не принадлежи этотъ гробъ Іосифу, а какому либо другому богатому владѣльцу, то этотъ послѣдній, очевидно, вступился бы за свою собственность, вступился потому тѣмъ болѣе, что во гробъ, назначенный для него самаго, положили распятаго преступника. Слѣдовательно замѣчаніе Евангелиста о причинѣ положенія во гробъ дополняетъ только то, чего не доставало повѣствованіямъ первыхъ Евангелистовъ. Оно даетъ понять, что праведный Іосифъ имѣлъ намѣреніе почтить своего Учителя погребеніемъ, гдѣ либо въ другомъ мѣстѣ, но когда увидѣлъ, что уже не много остается времени для ихъ дѣятельности, то не задумался погребсти въ своемъ собственномъ гробѣ.

Результатъ нашихъ изслѣдованій тотъ, что разногласій въ повѣствованіяхъ нѣтъ, а что если и есть нѣкоторыя разности, то онѣ зависѣли единственно отъ того, что Евангелистъ Іоаннъ дополнялъ и уяснялъ повѣствованія своихъ предшественниковъ. Отсюда, на основаніи всего нами сказаннаго, всѣ указанныя наши разногласія могутъ быть примирены слѣдующимъ образомъ: ненависть Іудеевъ, начавшаяся еще во время перваго посѣщенія Господомъ Іерусалима, постепенно увеличивалась во время другихъ посѣщеній, и наконецъ, по случаю воскрешенія Лазаря, дошла до послѣдней фазы своего развитія. Каіафа рѣшилъ, что лучше одному умереть, чѣмъ гибнуть всему народу. Направляя въ послѣдній разъ свой путь въ Іерусалиму, Господь Іисусъ посѣтилъ на пути Виѳанію и былъ тамъ на вечери въ дому Сѵмона. На этой вечери, въ числѣ гостей былъ Лазарь и его сестры. На утро Господь послалъ своихъ учениковъ въ ближайшее селеніе и велѣлъ привести имъ осла и молодаго осленка. Когда было это исполнено, Господь вошелъ торжественно въ Іерусалимъ. Прибывъ въ храмъ, онъ изгналъ торгующихъ, и въ отвѣтъ на негодованіе первосвященниковъ за Его чудеса, и особенно на восклицанія дѣтей, Онъ указалъ на одно изъ пророчествъ Давида (Псал. 8, 3). Въ теченіи слѣдующихъ трехъ дней, Онъ появлялся каждодневно во храмѣ, училъ народъ въ притчахъ, и отвѣчалъ на вопросы фарисеевъ и книжниковъ, старавшихся чѣмъ нибудь Его уловить. Тринадцатаго Нисана, Онъ послалъ учениковъ приготовить комнату для вечери и когда это было исполнено, Онъ возлегъ съ двѣнадцатью Своими учениками. Совершивши пасху Ветхозавѣтную, Онъ всталъ и умылъ ноги ученикамъ, затѣмъ снова возлегъ и совершилъ установленіе великаго таинства. При этомъ Онъ сдѣлалъ указаніе на предателя. По окончаніи вечери, Онъ началъ вести съ ними прощальную бесѣду. Эта бесѣда продолжалась и во время пути въ садъ Геѳсиманскій, куда пошелъ Іисусъ по окончаніи вечери. Въ этой бесѣдѣ Онъ благодаритъ, между прочимъ, Бога Отца, что Онъ помогъ Ему совершить то великое дѣло, для котораго онъ явился въ міръ. Прибывши въ садъ, Онъ началъ молиться и скорбѣть. За тѣмъ пришелъ Іуда съ отрядомъ воиновъ. Увидя ихъ приближеніе, Господь Самъ вышелъ къ нимъ на встрѣчу и спросилъ: «кого они ищутъ?». И когда тѣ отвѣчали, что Іисуса Назорейскаго, Онъ отвѣчалъ имъ: «это Я». Послѣ такихъ словъ беззаконное сборище поверглось на землю. Такъ продолжалось два раза. Но такъ какъ для смущенныхъ воиновъ все-таки было непонятно, кого собственно они взять должны, то Іуда подошелъ къ Іисусу, поцѣловалъ Его и чрезъ то подалъ заранѣе условленный знакъ, кого они брать должны. Взявши Господа, они отвели Его сперва къ старѣйшему первосвященнику Аннѣ, а потомъ въ Каіафѣ. Когда Господь былъ на судѣ у этихъ первосвященниковъ, Петръ, желая угнать о судьбѣ своего учителя, захотѣлъ пробраться во дворъ первосвященника. Но лишь только онъ захотѣлъ переступить порогъ двора первосвященника Анны, его остановила служанка придверница и спросила: «и онъ не изъ учениковъ ли Іисуса?», тотъ отрекся. Когда повели Господа къ первосвященнику Каіафѣ, то и Петръ вышелъ за Іисусомъ, и вошелъ во дворъ этого первосвященника. Стоящіе около огня, разведеннаго на дворѣ, спросили Петра: «и онъ не изъ учениковъ ли Іисуса», тотъ опять отрекся. На его отреченіе родственникъ Малха, видѣвшій его въ саду, замѣтилъ ему, что онъ самъ видѣлъ его вмѣстѣ съ Іисусомъ; тотъ опять отрекся. Отъ первосвященника Каіафы, первосвященники и книжники, по случаю предстоявшаго праздника, поспѣшили отвести Господа на судъ къ Пилату. Пилатъ, наслышанный о чудесахъ Господа, захотѣлъ сперва тайно, наединѣ съ нимъ поразузнать, что Онъ за личность, и чѣмъ онъ возбудилъ такую ненависть народа, но не узнавши почти ничего, онъ уступилъ требованію народа и предалъ Его на распятіе. Такъ какъ по закону, каждый преступникъ долженъ былъ самъ нести орудіе своей казни, то очень вѣроятно, что и Господь Самъ взялъ Свой крестъ и понесъ на Голгофу; но вскорѣ замѣтили, что Онъ очень слабъ и потому отдали нести крестъ нѣкоему Сѵмону Киринейскому, возвращавшемуся съ поля. По прибытіи на Голгофу, Ему подали пить уксусъ, смѣшанный съ желчью, но Онъ отказался. За тѣмъ распяли Его. Это было по еврейскому счисленію времени въ 3 часа, а по римскому въ 9 часовъ. Такъ какъ іудеи по случаю праздника не хотѣли оставить тѣла на крестѣ до слѣдующаго праздничнаго дня, то когда убѣдились, что Іисусъ умеръ, хотѣли снять тѣло Его. Въ его время являются Іосифъ аримаѳейскій и Никодимъ и принимаютъ на себя трудъ погребенія. Іосифъ хотѣлъ вѣроятно похоронить тѣло Господа въ какомъ либо особенномъ гробѣ, можетъ быть, нарочно приготовленномъ, но такъ какъ этотъ гробъ былъ вѣроятно не близко, а времени для погребенія оставалось уже не много, то онъ и уступилъ тотъ гробъ въ своемъ саду, который предназначалъ для себя. Такъ гармоничны являются Евангельскія повѣствованія.

Діаконъ А. Кудрявцевъ.

«Христіанское чтеніе». 1867. Ч. 1. Май. С. 691-740.

[1] Объ этомъ свидѣтельствуютъ: св. Ириней, Климентъ Александрійскій, Оригевъ, Іеронимъ, св. Епиѳаній и Евсевій.

[2] Что касается того объясненія Визлера, что выраженіе: «πρὸ τῆς ἑορτῆς τοῦ πάσχα» относится къ слову «ἀγαπήσας» и означаетъ будто бы ту мысль, что любовь Господа, начавшаяся прежде праздника Пасхи, нашла себѣ завершеніе въ тѣхъ событіяхъ, которыя совершились въ этотъ праздникъ, то это объясненіе совершенно противно грамматической связи рѣчи. Если и могутъ быть свяваны приведенныя слова съ какимъ либо изъ причастій, то уже никакъ не съ «ἀγαπήσας», а скорѣе съ причастіемъ: «εἰδὼς». Но и къ этому причастію онѣ отнесены быть не могутъ, ибо: «πρὸ τῆς ἑορτῆς τοῦ πάσχα» можетъ указывать только нa краткій періодъ времени, а о знаніи Господа выразиться тамъ нельзя.

[3] Mischn. tract. Sanh. c. 1. 1.

[4] Zeitschrift für Philosophie und Theologie. Тheo1. VII. s. 58-77.

[5] Mischn. tract. Sanh, 5, 3. Gemara Sanhedr. fol. 35, 1.

[6] Mischn. tract. Sanh, 10, 3.

[7] Златоустаго Беседы на Евангелие от Матфея. Въ Русскомъ пер. М., 1899. Ч. III. стр. 338.

[8] Прибавленія къ твореніямъ святыхъ отцевъ, въ русскомъ переводѣ. 1853 г.

[9] Comm. in quatr. Evang. t. 1. p. 11. 590.

[10] Gemura Hierosol. tract. Moed Katon. c. 2. 5. Mishna tract. de Pasch. c. IV.

[11] Huge-Gutachten über d. Leb. Jes. 2 Theil. S. 130.

[12] Joseph. Bell. Jud. 6. 9. 3.

[13] Свидѣтельство Гуга приведено въ полномъ видѣ въ сочиненіи Мейера: Die Aechtheit des Evangeliums nach Johannes. 5, 339.

Объ авторѣ. Протоіерей Александръ Николаевичъ Кудрявцевъ (1840-1888) – профессоръ богословія въ Императорскомъ Новороссійскомъ университетѣ. Сынъ сельскаго священника Александровскаго уѣзда, Владимірской губерніи. По окончаніи курса въ Московской духовной академіи въ числѣ первыхъ студентовъ, въ 1866 году былъ назначенъ діакономъ при церкви русскаго посольства въ Вѣнѣ. Здѣсь, подъ вліяніемъ и руководствомъ знаменитаго протоіерея М. Ѳ. Раевскаго, съ жаромъ предался изученію чешскаго и сербскаго языковъ съ ихъ литературами. Въ то же время путешествія по Венгріи, Сербіи и Чехіи, кромѣ научныхъ пріобрѣтеній, обогатили его умъ большимъ запасомъ непосредственныхъ наблюденій надъ жизнью западныхъ славянъ. Его энергическая ученая дѣятельность обратила на него вниманіе бывавшихъ въ Вене русскихъ ученныхъ и въ началѣ 1874 г. онъ былъ приглашенъ въ Новороссійскій университетъ на каѳедру богословія и рукоположенъ во священника. Въ 1874 г. онъ былъ назначенъ наблюдателемъ за преподаваніемъ Закона Божія въ свѣтскихъ учебныхъ заведеніяхъ г. Одессы, а на епархіальномъ съѣздѣ депутатовъ отъ духовенства Херсонской епархіи избранъ членомъ педагогическаго собранія правленія Одесской духовной семинаріи и вскорѣ затѣмъ – членомъ распорядительнаго собранія правленія семинаріи. Въ 1879 г. онъ единогласно былъ избранъ дѣйствительнымъ членомъ мѣстнаго юридическаго общества. За свою ревностную дѣятельность онъ былъ нѣсколько разъ награждаемъ какъ духовнымъ, такъ и свѣтскимъ начальствомъ и, наконецъ, возведенъ въ санъ протоіерея (1883 г.). Это былъ образецъ истинно русскаго человѣка, для которая православная вѣра и церковь и прочно поставленная на твердыхъ началахъ христіанства государственная власть составляютъ самыя необходимыя условія народной жизни. Онъ хранилъ въ себѣ эти начала, какъ святыню, стойко проводилъ ихъ въ жизнь и всегда, и вездѣ оставался вѣренъ имъ. Состоя членомъ благотворительныхъ обществъ и учрежденій равнаго рода, не исключая даже и попечительства о нищихъ города, онъ заявилъ себя честнымъ, усерднымъ и безкорыстнымъ труженикомъ, готовымъ идти на помощь къ своимъ ближнимъ. («Приб. къ Церк. Вѣдом.». 1888. № 45. С. 1250.).

«Благотворительность содержит жизнь».
Святитель Григорий Нисский (Слово 1)

Проф.-протоіерей Александръ Кудрявцевъ – Соглашеніе евангельскихъ повѣствованій о событіяхъ страданія и погребенія Господа Нашего Іисуса Христа.

Рубрики:

Популярное: