Проф. Николай Ивановичъ Сагарда – Къ житію св. Ефрема Печерскаго, епископа Переяславскаго.
Къ сожалѣнію приходится начать предлагаемый очеркъ признаніемъ той печальной истины, что исторія Русской церкви до-монгольскаго періода скудна историческимъ матеріаломъ до самой крайней степени. Это общее положеніе еще въ большей степени приложимо къ исторіи древней Переяславской епархіи. Достопочтенный М. А. Максимовичъ, ревностный и неутомимый изслѣдователь старины родного ему края, между прочимъ напечатавшій въ «Чтеніяхъ въ Московскомъ обществѣ исторіи и древностей Россійскихъ»{1} небольшую статью: «О древней епархіи Переяславской», – представилъ въ ней почти только голый списокъ епископовъ. Ничего существенно новаго не прибавили къ этому и протоіерей Юзефовичъ и игуменъ Поліевктъ{2}. Дошедшія до насъ свѣдѣнія о Переяславскихъ, епископахъ названнаго періода въ дѣйствительности таковы, что едва-ли когда-либо и кому-либо удастся на основаніи ихъ нарисовать болѣе или менѣе полный и отчетливый образъ того или другого Переяславскаго іерарха. Немного болѣе посчастливилось въ этомъ отношеніи третьему Переяславскому епискону, достопамятному печерскому иноку, св. Ефрему, но только немного: нѣсколько строкъ въ житіи преп. Ѳеодосія, игумена Печерскаго, писанномъ преп. Несторомъ{3}, да нѣсколько замѣчаній въ древнихъ лѣтописяхъ, нужно сказать, не всегда согласныхъ между собою – вотъ и все, что сохранили намъ о нашемъ святителѣ древніе письменные памятники. О какихъ-либо устныхъ преданіяхъ о жизни и дѣятельности святого въ данномъ случаѣ не можетъ быть и рѣчи; если они и были, – а сомнѣваться въ этомъ едва-ли возможно, такъ какъ образъ такого великаго святителя, какимъ былъ Ефремъ, не могъ не запечатлѣться глубоко въ народномъ сознаніи, – то они давно ужѣ изгладились изъ памяти народной. По этому мы заранѣе предваряемъ читателя, да не посѣтуетъ на насъ, если его желаніе – возможно обстоятельнѣе ознакомиться съ личностію этого великаго Переяславскаго іерарха – не найдетъ полнаго удовлетворенія, и если, съ другой стороны, въ предлагаемомъ его благосклонному вниманію очеркѣ онъ встрѣтитъ немало предположеній, можеть быть, не всегда достаточно обоснованныхъ: при отсутствіи точныхъ историческихъ данныхъ, послѣднее неизбѣжно. Но та же скудость свѣдѣній заставляетъ насѣ дорожить, по-видимому, самыми мелочными подробностями, имѣющимися въ письменныхъ памятникахъ. Указанное состояніе историческаго матеріала по нашему вопросу объясняетъ и заглавіе, данное настоящему очерку.
I.
Первоначальныя свѣдѣнія о жизни св. Ефрема до вступленія на Переяславскую епископскую каеедру находпмь вь названномъ «Житіи Ѳеодосія игумена печерскаго» (стр. 7-10).
Разсказавъ о постриженіи въ иночество преп. Варлаама, жизнеописатель преп. Ѳеодосія продолжаетъ: «тогда же пртде кажникъ нѣкто отъ княжа дому, яже бѣ зѣло любимъ княземъ придержа у него вся, и моляшеся старцю антонью, хотя быти чернецъ; его же поучивъ старецъ еже о спасеньи душѣ предасть Никону, да и того острижеть. Онъ же того остригъ, облече въ мнишьскую одежю, Ефремъ имя того нарекъ»{4}. Этимъ немногимъ и ограничиваются свѣдѣнія о первомъ періодѣ жизни св. Ефрема, сообщаемыя преп. Несторомъ. Своимъ «нѣкто» жизнеописатель избавляетъ себя отъ труда сообщить намъ и мірское имя искателя иноческаго постриженія, и вообще какія бы то ни было свѣдѣнія о родѣ, мѣстѣ происхождеиія его и т. и. Это былъ «нѣкто», которому, по всей вѣроятности, пришлось бы остаться имъ и навсегда, если бы волѣ Божіей не благоугодно было призвать его къ непосредственному служенію св. Церкви, еще юной на Руси. Время рожденія св. Ефрема можно только приблизительно опредѣлить на основаніи послѣдующихъ хронологическихъ датъ его жизнп; по всей вѣроятности, оно падаетъ на конецъ первой четверти XI вѣка. Мірское имя инока Ефрема такъ и остается совершенно неизвѣстпымъ. Что касается, наконецъ, мѣста рожденія св. Ефрема, то Никоновская лѣпопись указываетъ на Милитинъ, какъ на «его градъ»{5}. Что это за городъ и гдѣ онъ находился? Преосв. Макарій предполагаетъ, не былъ лт этотъ Милитинъ тоже, что Малотинъ, упоминаемый неподалеку отъ Переяслава: «въ лѣто 6647 приде половецкая земля вся и князи половецкіѣ вси на миръ; и ходиста къ нимъ Всеволодъ изъ Кыева, а Андрѣй изъ Переяславля къ Малотину и сътвориша съ ними миръ»{6}. Другіе же, какъ напр. Карамзинъ{7}, разумѣютъ Милитенъ (Митилену), находившійся въ Малой Арменіи, и заключаютъ, что Ефремъ родился въ этомъ армянскомъ городѣ и былъ по происхожденію грекъ. Такимъ образомъ, вопросъ о городѣ Милитинѣ и его мѣстонахожденіи требуетъ предварительнаго разрѣшенія другого, – св. Ефремъ по происхожденію былъ русскій или грекъ? Въ рѣшеніи послѣдняго историки, которымъ приходилось касаться его, далеко не согласны между собою. Одни, – кромѣ Карамзина, М. А. Максимовичъ въ вышеназванной статьѣ о древней Переяславской епархіи и игуменъ Поліевктъ{8},– признаютъ за несомнѣнное, что онъ былъ грекъ. При этомъ въ качествѣ основанія для такого рѣшенія вопроса игуменъ Поліевктъ выставляетъ слѣдующія два положенія: изъ «житія» можно заключать, что св. Ефремъ былъ изъ грековъ потому, во-первыхъ, что онъ былъ каженикъ (скопецъ), а изъ русскихъ едва ли тогда были евнухи, – это принадлежность азіатскаго востока (такое же основаніе выставляетъ и Карамзинъ); и во-вторыхъ – потому, что объ удаленіи его въ Константинополь (объ этомь будетъ сказано ниже) преп. Несторъ говорить какъ бы о возвращеніи туда: «По сихъ же пакы Ефремъ каженикъ отъиде въ Константинь градъ». Вопреки этому, архим. Леонидъ называетъ его «русскимъ», «святптелемъ-патріотомъ», «родолюбцемъ»{9}. – Преосв. Макарій въ первомъ изданіи своей Исторіи Русской Церкви говоритъ, что Ефремъ былъ «изъ природныхъ русскихъ» (II, 9), и что «сказанія нѣкоторыхъ позднѣйшихъ лѣтописей и каталоговъ, которые называютъ митрополита Ефрема грекомъ, не заслуживаютъ довѣрія» (II, 266). Но во-второмъ изданіи своего почтеннаго труда онъ уже отступаетъ отъ этого взгляда и замѣняетъ его слѣдующимъ соображеніемъ, котораго во всякомъ случаѣ нельзя назвать научно удачнымъ: «Ефремъ, – говоритъ онъ, – всего скорѣе могъ быть русскимъ, служа въ должности казначея или эконома при русскомъ великомъ князѣ; но могь быть и грекомъ, подобно тому, какъ при князѣ Борисѣ Ростовскомъ, братѣ Изяслава, служили три брата венгры – Георгій, Ефремъ и Моѵсей Угринъ» (II, 16, примѣч. 26). Интересно было бы знать, что заставило почтеннаго историка отказаться отъ прежняго взгляда; но само собою очевидно, что такое рѣшеніе вопроса едва ли можетъ удовлетворить кого-нибудь: нужно или совершенно отказаться отъ разрѣшенія его, или попытаться установить на основаніи имѣющихся данныхъ болѣе вѣроятное изь двухъ противоположныхъ мнѣній.
Доводы о. Поліевкта намъ кажутся неубѣдительными, и прежде всего первый изъ нихъ. Мнѣніе, что изъ русскихъ едва-ли когда-либо были евнухи не обосновано. О. Поліевктъ самъ чувствуетъ это и выражаетъ эту неувѣренность въ своемъ «едва-ли». На самомъ дѣлѣ оказывается, что скопчество во времена Ефрема, и ранѣе было принадлежностію не одного азіатскаго востока. Въ Греціи Византійской, хотя и по подражанію востоку, начиная съ самаго Константина Великаго, въ императорскомъ дворцѣ и въ домахъ знатныхъ, людей было множество евнуховъ, изъ которыхъ непремѣнно были комнатные служители въ тѣснѣйшемъ смыслѣ слова и спальники. Евнухи эти дѣйствительно получались изъ Авазгіи или съ Кавказа; но производились также и дома, именно – бѣдные люди нарочно, оскопляли своихъ дѣтей, чтобы доставить имъ мѣста въ домахъ богатыхъ людей. Отсюда понятно, что евнухъ могъ быть не только изъ Малой Арменіи или вообще изъ азіатской половины Византійской имперіи, но также и изъ европейской. Сообразно множеству евнуховъ въ мірѣ, ихъ много было и между монахами: вь Константинополѣ были монастыри, состоявшіе изъ однихъ скопцовъ. Здѣсь было даже требованіе, чтобы священниками и духовниками въ женскихъ монастыряхъ были евнухи{10}. Нѣтъ ничего удивительного, что, при такомъ сильномъ развитіи скопчества въ Греціи, оно могло быть перенесено и къ намъ въ Россію и быть принятымъ при великокняжескомъ дворе, особенно для такихъ должностей, въ какой состоялъ св. Ефремъ до своего пострижеиія. Стоить только, вспомнить, что еще задолго до введенія на Руси хрнстіанства сношенія русскихъ съ византійцами были самыя оживленныя, и культурное вліяніе Впзаитіи на Русь долгое время было весьма сильно. Въ такомъ случае почему не допустить, что изъ Византін занесено было къ намъ и скопчество? А что для русскихъ скопчество не было явленіемъ неизвестнымъ, но скорее напротпвъ – самымъ обыкновеннымъ, видно изъ тона повѣствованій, где летописецъ сообщаете о скопцахъ: «се бо Ефремъ бѣ сконецъ», – говорить лѣтописець, очевидно, какъ о самомь обыкновенномъ факте{11}; еще проще говорить онъ о митрополите Іоанне ІІІ скопце: «иде Янка въ Греки, дщи Всеволожа ..... приведе Янка митрополита Іоанна скопьчину»{12}. Здѣсь фактъ скопчества оттѣненъ еще менее, чѣмъ въ первомъ случае. Лѣтописецъ не прибавляетъ ни одного пояснительнаго замѣчанія, и впечатлѣніе получается такое, какъ будто онъ говорить о фактѣ, всѣмъ извьстномъ, и вовсе не чуждомъ практикѣ русского народа.
Что касается слова «пакы», то намъ кажется, что въ данномь случае оно не имѣетъ значенія – опять, вторично, тѣмъ более, что и постановлено оно не при глаголѣ, какъ слѣдовало бы ожидать: «по сихъ же пакы Ефремъ каженикъ отъиде въ Константинъ градъ», а не: «по сихъ же Ефремъ каженикъ пакы отъиде Константинъ градъ»; и употребленное въ такомъ значеніи въ «Житіи» оно было бы совершенно непонятно, такъ какъ раньше въ немъ ничего не сказано, ни о прежнемъ пребываніи Ефрема въ Константинополѣ, ни о прибытіи его въ русскую землю. Скорѣе всего «пакы» относится къ ближайшему – «по сихъ же», и все выраженіе, послѣ предшествующаго – «тогда же», при отсутствіи точныхъ хронологическихъ датъ, означаеть: «а еще послѣ того»... и Ефремъ скопецъ пошелъ въ Константинополь»{13}. Такимъ образомъ оба довода о. Поліевкта противъ русскаго происхожденія Ефрема не обладаютъ непоколебимою твердостію.
Если мы послѣ этого обратимся къ разсмотрѣнію того мѣста Никоновой лѣтописи, гдѣ говорится о Милитинѣ, какъ родномъ городѣ св. Ефрема, то увидимъ, что оно свидѣтельствуетъ далеко не въ пользу греческаго происхожденія его. О Милитинѣ здѣсь говорится въ такомъ сочетаніи, что совершенно невозможно допустить, чтобы этотъ городъ находился гдѣ-то за горами, за морями, въ далекой Арменіи. Сказавъ о многочисленныхъ постройкахъ, возведенныхъ св. Ефремомъ въ Переяславѣ, лѣтописецъ прибавляетъ: «такоже и въ Милитинѣ въ своемъ градѣ устрой и по инымъ своимъ градомъ митрополитскимъ, иже суть и со уѣзды и со волостьми и съ селы»{14}, – и тѣмъ заставляетъ предполагать, что Милитинъ находился въ Россіи, какъ и прочіе города, принадлежавшіе къ области Переяславской епархіи; «со удѣли, со волостьми и съ селы» можетъ быть употреблено только въ примѣненіи къ русскому городу и ни въ какомъ случаѣ не къ армейскому. Какъ бы ни была, далѣе, широка дѣятельность св. Ефрема, совершенно неестественно, чтобы, при тогдашнихъ средствахъ сообщенія, она простиралась даже до Арменіи. Да и лѣтописецъ, съ особеннымъ воодушевленіемъ сообщающій подробныя свѣдѣнія о дѣятельности Преподобнаго и явно желающій превознести ее («се же не бысть преже въ Руси», – замѣчаетъ онъ тотчасъ послѣ вышеприведенныхъ словъ), не преминулъ бы воспользоваться столь отдаленнымъ положеніемъ Милитина, какъ поводомъ къ еще большему восхваленію святителя, и прямо сказалъ бы что этотъ Милитинъ находился очень далеко отъ Переяслава. Поэтому мы полагаемъ, что Милитинъ находился въ русской землѣ и, слѣдовательно, самъ Ефремъ по происхожденію былъ русскимъ. Если дать силу предположенію преосв. Макарія, что Милитинъ тождественъ съ древнимъ Малотинымъ, находившимся не не далеко отъ Переяслава, то мы имѣли смѣлость продолжить это предположеніе и сдѣлать еще одну догадку: не могутъ ли нынѣшнія Малютинцы (село Переяславскаго уѣзда) присвоить себѣ честь быть родиной великаго Переяславскаго святителя.
Св. Ефремѣ, по свидѣтельству лѣтописи, быль «каженикъ» или скопецъ. Въ чемъ состояла должность евнуховъ, изъ лѣтописи ясно не видно; но вѣроятно, подобно евнухамъ византійскимъ и до нѣкоторой степени нынѣшнимъ турецкимъ, они вѣдали всю женскую половину дома, которая въ древности состояла изъ огромнаго множества рабынь, составлявшихъ домовую прислугу. О наружномъ видѣ св. Ефрема лѣтописецъ только замѣчаетъ, что онъ былъ «высокъ тѣломъ»{15}. До постриженія въ иночеетво св. Ефремъ, какъ сказано въ житіи преп. Ѳеодосія, служилъ при дворѣ великаго князя Изяслава и «бѣ любимъ княземъ, придержа у него вся». Любимецъ и домоправитель великаго князя однако не прельстился мірскими почестями: изъ княжескаго дворца онъ пришелъ въ тѣсную келлію преп. Антонія и «умолялъ старца о милости быть ему черноризцемъ». Преподобный, преподавъ ему наставленіе о пути ко спасенію, передалъ его блаженному Никону съ тѣмъ, чтобы тотъ постригъ его. Никонъ, исполняя волю св. старца, облекъ его въ иноческія одежды, наименовавъ Ефремомъ. Такимъ образомъ, Ефремъ былъ однимъ изъ первыхъ пострижениковъ преп. Антонія. Постриженіе Ефрема и Варлаама, сына одного изъ знатнѣйшихъ Кіевскихъ бояръ, безъ воли великаго князя, навлекло на преп. Антонія и его малое словесное стадо гнѣвъ Изяслава, и едва не сдѣлалось причиною удаленія изъ Кіева преп. Антонія. Но дѣло скоро уладилось: жена Изяслава успѣла упросить своего супруга оставить пещерныхъ иноковъ въ Кіевѣ, угрожая ему гнѣвомъ Божіимъ за ихъ удаленіе. Но св. Ефремъ, конечно, не безъ совѣта своего наставника счелъ необходимымъ удалиться на время изъ Кіева въ Константинополь; къ этому могло побуждать его также желаніе лучше изучить монашескую жизнь. Наше русское монашество было воспроизведеніемъ монашества греческаго, и наши русскіе монахи были учениками по отношенію кь монахамъ греческимъ. Совершенно естественно было, что ученики питали подобающее уваженіе къ учителямъ; а вслѣдствіе этого долженъ былъ имѣть мѣсто и тотъ случай, что между русскими монахами находились отдѣльныя лица, которыя, не довольствуясь подражаніемъ греческимъ монахамъ только издали, хотѣли обучаться монашеству точнѣйшимъ образомъ отъ нихъ самихъ, на мѣстѣ ихъ подвиговъ и подъ ихъ непосредственнымъ руководствомъ. Такимъ образомъ, съ перваго появленія у насъ монашества, между нашими монахами дѣйствительно находились такіе, которые съ указанною цѣлію уходили изъ Россію въ Грецію. Несторъ въ житіи преп. Ѳеодосія. Печерскаго сообщаетъ, что «великій Никонъ», удалившійся изъ новооснованнаго преп. Антоніемъ Печерскаго монастыря, чтобы основать въ Тмутаракани свой собственный монастырь, имѣлъ спутникомъ своимъ до Чернаго моря неизвѣстнаго по имени монаха монастыря св. Мины, который, разставшись съ Никономъ у моря, пошелъ въ Константинополь и тамъ прожилъ много лѣтъ на одномъ островѣ среди моря{16}, вѣроятно въ одномъ изъ монастырей, находившихся на островахъ, составляющихъ группу острововъ Принцевыхъ: «се же и донынѣ острововъ тотъ зовомъ есть боляровъ»{17}. Вслѣдъ за Никономъ, по извѣстію Нестора, удалился изъ Печерскаго монастыря и отправился въ Константинополь и Ефремъ. «По сихъ же пакы Ефремъ каженикъ отъиде въ Константинь градъ и ту живяше въ единомъ монастыри« (стр. 9). По всей вѣроятности это былъ монастырь студійскій. Это случилось вскорѣ послѣ 1054 г. Въ греческомъ монастырѣ благочестивый монахъ не только упражнялся въ подвигахъ монашескихъ и изучалъ иноческую жизнь, но занимался и книжными трудами. Преп. Ѳеодосій, стремившійся сдѣлать новооснованную Печерскую обитель возможно истиннымъ и подлиннымъ монастыремъ и учредить въ ней образъ монашеской жизни по возможности совершенный, ввелъ въ ней уставъ, который въ его время въ Греціи и въ частности въ патріархатѣ Константинопольскомъ, имѣвшемъ къ намъ ближайшее отношеніе, считался совершеннѣйшимъ и пользовался наибольшею извѣстностію, – именно уставъ Студійскаго монастыря. О томъ, какъ преп. Ѳеодосій получилъ для своего монастыря этотъ уставъ, преп. Несторъ пишетъ въ «Житіи»: «По сихъ же (ок. 1062 г.) преподобный Ѳеодосій посла единаго отъ братіи въ Константинъ градъ къ Ефрему скопьцю, да вьсь уставъ Студійскаго монастыря испьсавъ присълеть ему. Онъ же преподобьнаго отца нашего повелѣная ту абіе и сътвори, и вьсь уставъ манастырьскій испьсавъ и пославъ блаженному отцю нашему Ѳеодоссію»{18}. То же извѣстіе находимъ и въ Печерскомъ Патерикѣ (Января 28). Очевидно, св. Ефремъ сдѣлалъ переводъ студійскаго устава съ греческаго языка на русскій и послалъ его преп. Ѳеодосію{19}.
Самъ Ефремъ оставался въ Константинополѣ еще довольно долгое время. «Послѣ же, – пишетъ преп. Несторъ, – Ефремъ изведенъ бысть и въ страну сію (въ Кіевъ), и поставленъ бысть митрополитомъ въ городѣ Переяславли» (стр 9), Въ другомъ спискѣ житія преп. Ѳеодосія сказано: «епископомъ въ градѣ Переяславли». Это случилось не ранѣе 1072 г., такъ какъ въ это время въ Переяславѣ былъ епископъ Петръ, но и не позже 1088 г., такъ въ 1089 г. онъ уже въ санѣ епископа освящалъ построенную имъ церковь св. Михаила. Такимъ образомъ, Ефремъ прожилъ въ Константинополѣ неменѣе восемнадцати лѣтъ (1055-1073 г.), Необходимо обратить вниманіе на то, что Ефремъ посвященъ былъ во епископа Переяславскаго не въ Константинополѣ, а въ самой Россіи, хотя и вызванъ былъ оттуда уже съ опредѣленною цѣлію. Переяславъ, новое мѣсто жизни и дѣятельности св. Ефрема, въ это время составлялъ удѣлъ Всеволода Ярославича, который въ 1089 г., когда въ лѣтописи впервые упоминается св. Ефремъ, какъ Переяславскій епископъ, былъ великимъ княземъ въ Кіевѣ, а въ Переяславѣ имѣлъ своего младшаго сына Ростислава.
II.
Хиротописанный во епископа, безъ сомнѣнія, въ Кіевѣ, Ефремъ, такимъ образомъ, изъ тѣсной монашеской келліи выступилъ на поприще широкой и многоплодной общественной дѣятельности. Переяславъ пріобрѣлъ въ немъ іерарха, который всего себя посвятилъ на служеніе пользѣ и благу паствы. Самымъ пріятнымъ занятіемъ, удовлетворявшимъ въ тоже время самой насущной потребности пасомыхъ, для него было созиданіе и украшеніе храмовъ къ славѣ имени Божія и къ пользѣ душъ христіанскихъ; при этомь, какъ видно, онъ обнаружилъ достаточныя познанія въ архитектурѣ и вкусъ къ изящному, почему лѣтописецъ, перечисливъ произведенныя имъ постройки, замѣчаетъ: «въ Греціи бо бывъ и тамо всякой красотѣ научився»{20}. Особенное вниманіе св. Ефремъ сосредоточилъ на своемъ епархіальномъ городѣ и его прежде всего обстроилъ и украсилъ. Въ первоначальной лѣтописи подъ 1089 (6597) г. записано: «въ се же лѣто священа бысть церкы святаго Михаила Переяславская Ефремомъ митрополитомъ тоя церкы, тоже бѣ создалъ велику сущю, бѣ бо преже въ Переяславли митрополья, и пристрои ю великою пристроею, украсивъ ю всякою красотою, церковными сосуды; се бо Ефремъ бѣ скопець, высокъ тѣломъ; бѣ бо тогда многа зданья въздвиже: докончивъ церковь святаго Михаила, заложи церковь на воротѣхъ городныхъ во имя святаго мученика Ѳеодора и посемъ святаго Андрѣя, у церкве отъ воротъ, и строенье баньное, сего же не бысть преже въ Руси; и градъ бѣ заложилъ каменъ отъ церкве святаго мученника Ѳеодора, и украси городъ Переяславльскый зданьи церковными и прочими зданьи»{21}. Одно простое перечисленіе произведенныхъ св. Ефремомъ построекъ, безъ упоминанія даже объ ихъ величинѣ, говоритъ о томъ, что лѣтописецъ въ данномъ случаѣ повѣствуетъ о такой широкой дѣятельности, которая по всему праву заслуживаетъ бысть отмѣченною на страницахъ лѣтописи и переданною памяти потомства. Церковь св. Михаила Архистратига существовала въ Переяславѣ и раньше, и въ первоначальной лѣтописи упоминается еще въ семидесятыхъ годахъ XI столѣтія; преданіе относитъ построеніе ея къ концу X вѣка и строителемъ ея называетъ перваго русскаго митрополита св. Михаила. Церковь эта, по всей вѣроятности, была незначительныхъ размѣровъ, почему св. Ефремъ рѣшилъ расширить ее, что и сдѣлалъ. По нашему мнѣнію, Ефремъ именно только расширилъ старую церковь, а не построилъ на ея мѣстѣ совершенно новую; основаніе для этого мы видимъ въ словахъ лѣтописца: «пристрои ю великою пристроею». Этотъ храмъ до настоящаго времени не сохранился, и въ самый до-монгольскій періодъ онъ существовалъ весьма не долго, упавъ чрезъ 35 лѣтъ (въ 1123 г.) послѣ построенія; онъ долженъ быть причисленъ къ монументальнымъ храмамъ стройки до-монгольскаго періода, потому что объ исключительной величинѣ ея съ особенного настойчивостію говорятъ наши лѣтописи. Весьма возможно, что св. Ефремъ, долгое время жившій въ Константинополѣ и насмотрѣвшійся собственными глазами на тамошнія великія церкви, захотѣлъ построить и у себя въ Переяславѣ, бывшей митрополіи и потому знаменитой каѳедрѣ, не только великую церковь, не уступавшую бывшимъ дотолѣ въ Россіи (Владимировой Десятиной и Ярославову – Софійскому собору), но даже и превосходившую ихъ. Самое паденіе построенной Ефремомъ церкви чрезъ тридцать пять лѣтъ послѣ построенія можетъ хотя косвеннымъ образомъ указытать на то, что она была сравнительно велика, т. е. что какъ таковая, она в пала вслѣдствіе неискусной стройки. По описанію современниковъ, она была великолѣпна и украшена драгоцѣнною утварью. Церкви – св. Ѳеодора мученника, бывшая на воротахъ или города, т. е. городской крѣпости, или соборной ограды, и церковь св. Апостола Андрея, бывшая «у церкви отъ воротъ» (въ Ипат. лѣт.: «у церкви у воротъ»), т. е., кажется, у церкви предшествующей, – давно, – вѣроятно отъ нашествія монголовъ, не существуютъ.
Не ограничиваясь строеніемъ храмовъ и другихъ церковныхъ зданій, Ефремъ украсиль городъ и «прочими зданьи» и «градъ бѣ заложилъ каменъ»{22}, т. е. оградилъ Переяславъ каменною стѣною. Послѣднее для Переяслава было истиннымъ благодѣяніемъ. Находясь на окраинѣ заселенней Руси и въ сосѣдствѣ съ необъятнымъ пространствомъ степей, ровныхъ и беззащитныхъ, не представлявшихъ изъ себя никакой преграды для кочующихъ варварскихъ ордъ печенѣговъ и половцевъ, Переяславское княжество вмѣстѣ съ своимъ стольныыь городомъ постоянно дѣлалось жертвою ихъ непрерывныхъ хищническихъ набѣговъ. Переяславъ, собственно говори, былъ передовымъ пунктомъ Русской земли, принимавшимъ первые удары кочевыхъ массъ. Переяславскому князю и его дружинѣ буквально нельзя было снимать оружія; и не смотря на энергію и храбрость русскихъ, борьба по большей части была мало удачна. Въ виду этого огражденіе княжескаго города, каменною стѣною въ интересахъ безопасности населенія было крайне необходимо и въ высшей степени благодѣтельно не только для самаго Переяслава, но и для всей Кіевской земли. Святитель обратилъ вниманіе и на эту потребность города. Наконецъ, лѣтописецъ говоритъ, что Ефремъ устроилъ въ Переяславѣ каменное «строенье баньное»: «сего же не бысть преже въ Руси», прибавляетъ онъ.
Это Ефремово «баньное строенье», въ связи съ замѣчаніемъ лѣтописца, что ничего подобнаго на Руси прежде не бывало, приводитъ изслѣдоватей въ недоумѣніе и заставляеть ихъ дѣлать самыя разнообразныя предположенія. Нѣкоторые изъ нихъ (Болтинъ, Карамзинъ) затрудняются буквально понимать слова лѣтописца на томъ простомъ основаніи, что считаютъ не особенно удобнымъ для епископа заниматься такимъ дѣломъ, какъ строенье бань. «Отдадилъ справедливость благоразумной догадкѣ Болтина, – говоритъ Карамзинъ, –который первый замѣтилъ, что Несторъ баннымъ строеніемъ называетъ особенное зданіе, гдѣ ставили купѣль для крещенія взрослыхъ. Такія зданія, до того времени неизвѣстныя въ Россіи, дѣйствительно бывали при древнихъ церквахъ христіанскихъ (напр., въ Софійской Цареградскрй) и назывались «баптистиріонъ». Слово «баня» въ нашемъ Новомъ Завѣтѣ употребляется въ смыслѣ крещенія («баня пакибытія» въ посл. къ Тимоѳ. III, 5). Самъ Несторъ (въ Никон. лѣт., II, 8) говоритъ о Христѣ: «баню нетлѣнія дарова, свою кровь за насъ излія». «Невѣжды думали, что Митрополитъ строилъ народныя или торговыя бани»{23}. Мнѣніе это преосв. Макарій по всей справедливости считаетъ искуственнымъ и неимѣющимъ никакого основанія. Спрашивается: во-первыхъ, не странно ли, что нашъ лѣтописецъ простое греческое названіе «крещальня» вздумалъ замѣнить другимъ, переноснымъ и обоюднымъ названіемъ – «банное строеніе»? Во-вторыхъ, откуда извѣстно, что у насъ до Ефрема не устроились при церквахъ крещальни? Напротивъ, не безъ основанія допускаютъ, что она была при Кіевскомъ Софійскомъ соборѣ, устроенномъ по образцу византійскаго, имѣвшаго при себѣ крещальню, и даже указываютъ донынѣ сохранившуюся древнюю пристройку къ Кіевскому собору, которая видна на правой сторонѣ его и внутри имѣетъ, совершенно сообразно съ назначеніемъ крещальни, фресковыя изображенія – къ востоку – крещенія Господня, а къ южной Сторонѣ – 40-ка мучениковъ, въ Севастінскомъ озерѣ стоящихъ и крестившихся въ немъ огненнымъ крещеніемъ{24}. Еще болѣе несостоятельнымъ и даже совершенно страннымъ должно признать то мнѣніе, что подь банею разумѣются церковныя главы (которыя въ Малороссія дѣйствительно такъ называются), а слѣдовательно, будто лѣтописецъ хочетъ сказать, что Ефремъ налалъ строить у насъ церкви съ главами. Но главы на церквахъ, безъ сомнѣнія, существовали и прежде Переяславскаго храма. Заимствовавъ вѣру отъ Грековъ, естественно Русскіе должны были взять отъ нихъ и все прочее, относящееся къ вѣрѣ. Отсюда само собою понятно и такого рода явленіе, что и русскіе храмы всецѣло строились по образцу храмовъ греческихъ; при чемъ, если даже мастера, были не Греки, а Русскіе, они старались самымъ тщательнымъ образомъ подражать греческимъ постройкамъ; а въ Греціи такія «бани» – главы на церквахъ – существовали задолго до Ефрема{25}; слѣдоветелыю, съ первыхъ же дней появленія на Руси христіанства они должны были быть и здѣсь. Да и самое повѣствованіе лѣтописца не позволяетъ относить «баньное строенье» къ храму, какъ его часть, ибо говоритъ о немъ совершенно отдѣльно, какъ о предметѣ вполнѣ самостоятельномъ.
Но въ свою очередь и мнѣніе преосв. Макарія, какъ намъ кажется, страдаетъ нѣкоторою неточностію и неотвѣтствіемъ лѣтописнымъ сказаніямъ. Банное строеніе, говоритъ намъ историкъ, мы не колеблемся вслѣдъ за митрополитомъ Евгеніемъ (Описаніе Кіево-Софійскаго Собора, 72-73) понимать въ буквальномъ смыслѣ, не видя никакого побужденія отступать оть него. Бани, безъ сомнѣнія, у насъ были и прежде митрополита Ефрема; но были ли бани каменныя, а главное были были ли бани безмездныя, устроенныя при безмездныхъ больницахъ, для всего народа, какъ объясняютъ это позднѣйшія лѣтописи (Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 116)»?{26}. Разсматривая извѣстіе Никоновской лѣтописи, на которое ссылается преосв. Макарій, мы не находимъ тамъ ничего, что давало бы основаніе говорить о безмездныхъ баняхъ, устроенныхъ при безмездныхъ больницахъ для всеро народа. Лѣтописецъ говоритъ «докончавъ церкви святаго Архангела Михаила и заложи церковь каменну на воротѣхъ городныхъ во имя святаго мученика Ѳедора и по семъ другую церковь во святаго Апостола Андрѣя у церкви святаго Ѳедора отъ воротъ и строеніе банное, врачене, и больницы, всѣмъ приходящимъ безмездно врачеваніе (а не мытье въ банѣ)».... Очевидно, что рѣчь идетъ только о безмездномъ врачеваніи и говорить то же, о банѣ положительно нѣтъ никакой возможности; можетъ быть, дѣйствительно и бани были безмездныя, но для насъ важно то, что лѣтописецъ не говоритъ объ этомъ. Если бы, далѣе, Ефремъ поставилъ каменную баню, тогда какъ всѣ другія были деревянныя, то едва ли бы это обстоятельство было вполнѣ достаточнымъ для того, чтобы вызвать у лѣтописца восклицаніе: «сего же не бысть преже въ Руси». Естественнѣе всего полагать, что это замѣчаніе лѣтописца вызвано Ефремовою банею, какъ банею вообще, безъ всякого отношенія къ матеріалу, изъ котораго она была построена, и къ способу пользованія ею.
Какія же бани устроилъ св. Ефремъ? Несомнѣнно, что нѣтъ никакого побужденія отступать отъ буквальнаго смысла словъ и подъ баннымъ строеніемъ нужно разумѣть именно строеніе банное, или общественныя бани и больше ничего. Въ Константинополѣ въ которомъ долгое время жилъ Ефремъ, общественныя бани, какъ извѣстно, составляли чрезвычайно важную принадлежность общественнаго быта и общественнаго комфорта и были весьма многочислеиы. Эти константинопольскія бани и захотѣлъ Ефремъ перенести въ Россію. Затрудняются тѣмъ, что епископъ нашелъ удобнымъ заниматься такимъ дѣломъ, какъ строеніе бань; но для тогдашняго времени въ этомъ не было ничего неестественнаго и страннаго. Такъ какъ люди должны входить въ храмы, особенно для принятія таинства причащенія, въ возможной тѣлесной чистотѣ, то у христіанъ съ очень давняго времени образовался такой взглядъ на бани, какъ на нѣчто дополняющее церкви, какъ на нѣчто къ нимъ прибавочное. А по этой причинѣ сь очень ранняго времени вошло въ обычай строить бани при самыхъ церквахъ, въ церковныхъ оградахъ. Случалось даже, что бани находились не только при церквахъ, но и подъ самыми церквами въ ихъ нижнихъ этажахъ. Извѣстно, что Константинъ Великій построилъ бани при знаменитомъ константинопольскомъ храмѣ святыхъ Апостоловъ (служившемъ, начиная съ него, усыпальницей императоровъ){27}; а императоръ Ѳеодосій въ одномъ изъ своихъ указовъ причисляетъ бани, находившіяся при церквахъ, въ ихъ оградахъ, къ такимъ церковнымъ зданіямъ, на которыя распространяется право убѣжища. Какъ указанный взглядъ на бани, такъ и самыя бани при церквахъ, продолжали существовать въ Константинополѣ и во времена св. Ефрема въ XI вѣкѣ. Изъ этого ясно, что и онъ, епископъ, построившій бани, вѣроятно, при своемъ соборномъ храмѣ, сдѣлалалъ дѣло для своего времена нисколько не странное и не предосудительное, а только знаменитое{28}.
«Сего асе не бысть преже въ Руси», прибавляетъ лѣтописецъ, тогда какъ изъ лѣтописнаго же сказнія о посѣщеніи русской земли Апостоломъ Андреемъ, видно, что уже въ тѣ времена у славянъ (новгородскихъ) были бани, и что въ нихъ Русскіе истязали себя нещадно. Спрашивается, какъ же примирить эти два лѣтописныя сказанія? Для объясненія указанной прибавки въ повѣствованіи лѣтописца о Ефремовой банѣ необходимо имѣть въ виду слѣдующее. Въ первоначальномъ и узкомъ смыслѣ слово «Русь» означало Кіевское великокняжское правительство и нераздѣльно связанную съ нимъ постоянную военную силу и область. Почему, когда, съ раздробленіемъ русской земли на дѣлы, прежнее централизаціонное значеніе Кіева и его правительство утратилось и образовался рядъ отдѣльныхъ независимыхъ другъ отъ друга волостей, каждая съ своимъ собственнымъ правительствомъ, то оказалось, что эти волости не признаютъ себя Русью. Въ лѣтописи есть немало мѣсто, изъ которыхъ ясно видно, что даже въ XII вѣкѣ области Ростовско-Суздальская, Муромско-Рязанская, Новгородская, Черниговско-Сѣверская, Полоцкая, Волынско-Галицкая не назывались Русью въ точномъ смыслѣ слова. Это названіе было присвоено только Кіевской волости, какъ непосредствено связяной съ Кіевомъ и его правительствомъ{29}. Переяславъ принадлежалъ къ Кіевской волости и потому входилъ въ составь «Руси» въ точномъ смыслѣ слова. Въ этой Руси дѣйствительно прежде могло и совершено не быть бань. Даже въ настоящее время въ Малороссіи бани получили самое ограниченное распространіе. Въ томъ же Переяславѣ въ настоящее время только одна торговая баня, а въ селахъ о баняхъ имѣютъ самое смутное представленіе. А если такъ, то бани, построенныя св. Ефремомъ, могли оказаться дѣломъ дѣйствительно неслыханнымъ въ «Руси» и потому достойнымъ быть занесеннымъ на страницы лѣтописи. Позднѣйшія лѣтописи повѣствуютъ, что св. Ефремъ, такъ украсившій свой епархіальный городъ, простиралъ свою дѣятельность и далеко за его передѣлы. Такъ въ Никоновской лѣтописи читаемъ: «такоже и въ Милитинѣ въ своемъ градѣ устрой, и по инымъ своимъ градомъ митроиолитскимъ, иже суть и со уѣзды»{30}. Въ Суздалѣ онъ устроилъ церковь св. Димитрія и также надѣлилъ ее селами{31}. По извѣстію той же лѣтописи онъ завелъ въ разныхъ мѣстахъ врачей и больницы, гдѣ безмездно пользовались врачеваніемъ всѣ приходившіе, чего прежде въ Руси не бывало, многозначительно поясняетъ лѣтописецъ{32}. Бывшій бояринъ и домоправитель великокняжскій, Ефремъ могъ обладать значительнымъ состояніемъ; отсюда и его средства для такого числа построекъ и заведеній; къ этому присоединилось еще великое усердіе къ общественной пользѣ и любовь къ ближнимъ, которыя и расположили его употребить свое богатство на такія достойныя всякаго сочувствія и соревнованія дѣла.
Въ дальнѣйшей исторіи жизни и дѣятельности св. Ефрема мы наталкиваемся еще на одинъ важный, но въ высшей степени спорный вопросъ, въ рѣшеніи котораго изслѣдователи разбились на нѣсколько группъ. Дѣло состоитъ въ слѣдующемъ. Въ житіи преп. Ѳеодосія Несторъ пишетъ, что печерскій инокъ Ефремъ изведенъ былъ изъ Константинополя въ Кіевскую страну и поставленъ митрополитомъ въ Переяславъ{33}. Въ первоначальной лѣтописи подъ 6597 (1089) г. онъ также названъ митрополитомъ{34}. Въ Никоновой лѣтописи Ефремъ уже названъ «митрополитомъ Кіевскимъ и всей Руси»{35}. Къ этому присоединимъ еще сказаніе Ипатьевской лѣтописи: «Въ лѣто 6600 (1092) посвященъ есть Ефремъ Грекъ на митрополію Кіевскую отъ Николая третего патріарха»{36}, и Никоновской: «въ лѣто 6604 (1096) поставленъ бысть епископъ Новугороду Никита митрополитомъ Ефремомъ Кіевскимъ и всея Руси»{37}. Все это вмѣстѣ взятое заставляетъ нѣкоторыхъ историковъ утверждать, что нашъ епископъ Ефремъ съ 1090 г., т. е. послѣ, смерти митрополита Іоанна III, управлялъ дѣлалами Кіевской митрополіи, а съ 1092 г. былъ митрополитомъ Кіевскимъ. Карамзинъ высказывается предположительно: «быть можетъ, говоритъ онъ, что Ефремъ, по смерти Іоанна скопца, заступилъ его мѣсто и сдѣлался митрополитомъ всей Россіи; съ чѣмъ согласенъ и каталогъ епископовъ, гдѣ Ефремъ показанъ митрополитомъ Кіевскимъ съ 1092 г.{38}. Гораздо рѣшительнѣе говоритъ преосв. Филаретъ; въ его исторіи Русской церкви читаемъ: «Слабое здоровье митрополита Іоанна III, скопца, не дозволявшее много заниматься дѣлами, и личныя высокія качества Ефрема, и въ Константинополѣ, достаточны были для того, чтобы довѣрить блаженному Ефрему управленіе дѣлами митрополіи. Въ 1090-мъ году онъ уже называется митрополитомъ, хотя жилъ въ любимомъ Переяславѣ»{39}. Въ исторіи Русской церкви преосв. Макарія высказано еще новое предположеніе, что епископы Переяславскіе были викаріями митрополитовъ Кіевскихъ, и что печерскій инокъ Ефремъ, по смерти Переяславскаго епископа Петра, вызванъ былъ изъ Константинополя и «хиротонисанъ на каѳедру въ качествѣ викарія митрополіи Кіевской», а «по смерти митрополита Іоанна III, Ефрему, какъ викарію его, поручено было управленіе дѣлами митрополіи»{40}. Прот. Юзефовичъ, усвоивъ мысль преосв. Макарія, развилъ ее далѣе: «Какъ викарію, говоритъ онъ, св. Ефрему, поручено было управленіе дѣлами митрополіи, вслѣдствіе чего у современнаго лѣтописца онъ и названъ митрополитомъ. На самомъ же дѣлѣ онь поставленъ митрополитомъ около 1092 г. въ Константинополѣ и управлялъ Кіевскою паствою въ теченіи пяти лѣтъ»{41}.
Начнемъ съ того, что предположеніе о викаріатствѣ Переяславскихъ епископовъ ни на чемъ не основано и не потверждается лѣтописными сказаніями. Если видимъ Переяславскихъ епископовъ участвующими вь церковныхъ торжествахъ въ Кіевѣ, то вмѣстѣ съ ними видимъ тамъ и другихъ епископовъ: Черниговскаго, Юрьевскаго, Владимірскаго и др.{42}. Напротивъ, не видно ихъ въ Кіевѣ въ такое время, когда митрополитъ Кіевскій отсутсвуетъ и когда, слѣдовательно, присутствіе Переяславскаго епископа, какъ викарія, представлялось бы особенно необходимымъ. Напр. въ 1073 г., при заложеніп печерской церкви, «митрополиту Георгію сущю въ Грьцѣхъ», присутствуетъ епископъ Юрьевскій Михаилъ, а не Переяславскій{43}. Преосв. Макарій внослѣдствіи отказался отъ своего мнѣнія и въ исторіи русской церкви во 2-мъ изд. (1868 г.) уже ничего не говоритъ о викаріатствѣ Переяславскихъ епископовъ, а дѣлаетъ такого рода замѣчаніе: «былъ ли Ефремъ митрополитомъ Кіевскимъ впослѣдствіи, или управлялъ ли Русскою митрополіею хоть временно до прибытія новаго митрополита, по смерти Іоанна III, современный лѣтописецъ не говоритъ.... но нѣкоторыя изъ позднѣшихь лѣтописей, неизвѣстно на какомъ основаніи, повѣствуютъ, что этотъ самый Ефремъ скопецъ былъ и митрополитомъ Кіевскимъ»{44}.
Что св. Ефремъ на самомъ дѣлѣ не былъ митрополитомъ Кіевскимъ и всея Россіи, это доказывается слѣдующими соображеніями. Лѣтописецъ дѣйствительно называетъ нашего Ефрема митрополитомъ, однако не Кіевскимъ, а только митрополитомъ «тоя церкве», т. е. церкви св. Архангела Михаила, при которой незадолго предъ тѣмъ была митрополія: «бѣ бо преже въ Переяславли мптрополья». При этомъ замѣчательно, что лѣтописецъ называетъ Ефрема митрополитомъ тогда, когда въ Кіевѣ былъ настоящій митрополитъ Іоаннъ III{45}; кромѣ того, особо, въ ряду сь другими епископами, та же лѣтопись называетъ Ефрема епископомъ Переяславскимъ. Такъ, подъ 1091 г., описывая открытіе и перенесеніе мощей преп. Ѳеодосія печерскаго, лѣтописецъ говорить: «снидошася епископи: Ефремъ Переяславскій, Стефанъ Володимерскій, Іоаннъ Черниговскій{46}. Далѣе, подъ 1123 г. продолжатель древней лѣтописи называетъ Ефрема, строителя Переяславской Михайловской церкви, уже просто епископомъ: «падеся церкви каменная въ Переяславли св. Михаила, юже создалъ и украсилъ треблаженный епископъ Переяславскій Ефремъ». То же и въ Ипатьевской лѣтописи{47}. И св. Симонъ, епископъ Суздальскій, усерднѣйшій собиратель всѣхъ преданій о печерскомъ монастырѣ, перечисляя пострижениковъ печерскихъ въ святительскомъ санѣ, упоминаетъ и Ефрема Переяславскаго, но называетъ его епископомъ, а не митрополитомъ{48}. Необходимо обратить вниманіе еще и на то обстоятельство, что преп. Несторъ въ житіи преп. Ѳеодосія печерскаго говоритъ, что Ефремъ «изведенъ бысть въ страну сію» (т. е. въ Кіевъ) и поставленъ митрополитомъ для города Переяслава. Извѣстно, что митрополиты Кіевскіе ставились въ Константинополѣ и изь Грековъ; два случая избранія и поставленія природныхъ русскихъ, избранныхъ и поставленныхъ въ самой Русской землѣ, въ лѣтописяхъ тщательно отмѣчены, какъ событія исключительныя; а между тѣмъ относительно Ефрема, жившаго предъ возведеніемъ на Переяславскую каѳедру въ Константинополѣ, Несторъ ясно даетъ знать, что онъ былъ призванъ домой и потомъ уже посвящень. Предполагать вмѣстѣ съ о. Юзефовичемъ вторичное путешествіе Ефрема въ Константинополь для поставленія въ митрополита Кіевскаго и всея Руси{49}, положительно нѣтъ никакихъ основаній. Наконецъ, св. мощи Ефрема Переяславскаго, почивающія въ Кіево-печерской Лаврѣ, въ пещерѣ преп. Антонія, всегда были извѣстны, какъ мощи Ефрема епископа, а не митрополита, о чемъ гласитъ и надпись у раки. Епископомъ Переяславскимъ св. Ефремъ называется во всѣхъ святцахъ, въ надписяхъ на иконахъ, въ печерскомъ патерикѣ и въ Четьихъ-Минеяхъ св. Димитрія Ростовскаго.
Въ виду всего этого, по нашему крайнему разумѣлію, необходимо отличать Ефрема, епископа Переяславскаго, отъ Ефрема Грека, митрополита Кіевскаго, посвященнаго въ Константинополѣ въ 1092 г. патріархомъ Наколаемъ ІІІ; хотя о такомъ Кіевскомъ митрополитѣ Ефремѣ Грекѣ первоначальная лѣтопись не упоминаеть, но въ ней не упомянуты и три первые митрополиты русскіе: Михаилъ, Леонтій и Іоаннъ, въ существованіи которыхъ историки уже не сомнѣваются{50}. Но этотъ Ефремъ Грекъ, вопреки М. А. Максимовичу, былъ не изъ Милитины, такъ какъ въ Никоновской лѣтописи въ степенныхъ книгахъ Милитинскимъ роженцемъ названъ Ефремъ Переяславскій, строитель церквей и разныхъ зданій; этому же Ефрему, епископу Переяславскому, принадлежитъ и украшеніе храмовъ г. Суздаля, а не третьему современнику, какъ думаетъ М. А. Максимовичъ{51}. А что нашъ епископъ Ефремъ въ Никоновской лѣтописи назвавъ митрополитомъ Кіевскимъ и всея Россія, то это, всего вѣроятнѣе, произошло вслѣдствіе перенесенія чертъ одного лица на другое. Современникъ и соименникъ Ефрема Переяславскаго Кіевскій митрополитъ Ефремъ былъ, должно думать, личностію бездѣятельною и безцвѣтною, и потому знаменитый своею широкою и многоплодною дѣятельностію и добродѣтельною жизнію Ефремъ Переяславскій настолько сильно запечатлѣлся въ народной памяти, что его образъ совершенно вытѣснилъ образъ митрополита Кіевскаго Ефрема и въ народномъ сознаніи занялъ его мѣсто, заимствовавъ отъ послѣдняго почетный титулъ митрополита Кіевскаго и всея Россіи; это тѣмъ болѣе возможно допустить, что митрополитомъ всея Россіи онъ называется только въ позднѣйшихъ лѣтописяхъ, тогда какъ въ первоначальной лѣтописи онъ носитъ титулъ только митрополита церкви Архангела Михаила.
Но почему же св. Ефремъ даже въ первоначальной лѣтописи нѣсколько разъ названъ митрополитомъ хотя «тоя церкве», если на самомъ дѣлѣ онъ не былъ митрополитомъ? Карамзинъ дѣлаетъ слѣдующее предположеніе: «Надобно думать, говоритъ онъ, что Всеволодъ, любя Переяславль, учредилъ тамъ особенную митрополію, уничтоженную по его кончинѣ, ибо Несторъ говоритъ: бѣ бо преже»{52}. Подобная догадка не подтверждается никакими историческими данными, и одновременное существованіе двухъ митрополій болѣе чѣмъ сомнительно. Дѣло объясняется значительно проще. Епископская каѳедра въ Переяславѣ была открыта или, лучше сказать, оставлена на мѣсто митрополичьей каѳедры, которая, вѣроятно около 1054 г., переведена была Ярославомъ въ Кіевъ къ построенной имъ св. Софіи (заложенной въ 1037 г., но неизвѣстно когда оконченной); въ воспоминаніе того, что ецископія Переяславская наслѣдовала митрополіи, первые Переяславскіе епископы, или по крайней мѣрѣ нѣкоторые изъ нихъ, носили титулъ митрополитовъ, представляя собою митрополитовъ титулярныхъ, каковые бывали и у Грековъ{53}. Кромѣ того, по недавнему перенесенію изъ Переяслава въ Кіевъ митрополичьей каѳедры, не отвыкли еще называть Переяславской каѳедральной церкви митрополіею, а святителей – митрополитами, но только по отношенію къ Михайловской церкви.
Въ тѣсной связи съ разсмотрѣннымъ вопросомъ стоитъ другой, именно объ установленіи у насъ на Руси празднованія въ память перенесенія мощей святителя Николая изь Мѵръ Ликійскихъ въ Баръ-градъ Италійскій. По почину Карамзина, нѣкоторая части историковъ склонна приписать это дѣло св. Ефрему, епископу Переяславскому, предваритетьно признавъ его, конечно, митрополитомъ Кіевскимъ и всея Руси. Самымъ рѣшительнымъ образомъ этотъ взглядъ высказалъ покойный архимандритъ Леонидъ, бывшій намѣстникомъ Троицко-Сергіевской Лавры. «Спрашивается, говоритъ онъ, кто изъ русскихъ святителей и когда именно установилъ эго церковное празднество у насъ на Руси? Незабвенный исторіографъ Н. М. Карамзинъ приписываетъ это, и по нашему мнѣнію справедливо, Ефрему, то есть отнесъ это событіе къ тому времени, когда Переяславскій епископъ Ефремъ, имѣвшій титулъ мптрпитита (1091-1096), управлялъ Кіевскою митрополіею. Онъ то, какъ человѣкъ русскій и чтившій особенно память великаго святителя и установилъ въ Русской церкви праздникъ перенесенія мощей св. Николая, что не могло случиться ранѣе 9 мая 1091 г. (ибо и въ Баръ-градѣ праздникъ этотъ установленъ въ третій годъ по принесеніи туда мощей святителя, а именно въ 1090 г.), и по смертт немощнаго тѣломъ и духомъ митрополита Грека Іоанна III. Въ теченіи пятилѣтняго управленія Ефрема Кіевскою митрополіею (съ 1091-1096) празднество это пришедшееся по сердцу русскому народу, такъ успѣло утвердиться на святой Руси, что прибывшій въ Кіевъ изъ Греціи въ 1097 г. по смерти Ефрема, митрополитъ грекъ, при томъ же носившій имя великаго святителя, уже не посмѣлъ, если бы и вздумалъ, отмѣнить праздникъ, на установленіе кототораго Ефремъ едва ли испрашивалъ разрѣшенія у Константинопольскаго патріарха, такъ какъ ему, жившему долго въ Царьградѣ, не могло быть неизвѣстно, что у грековъ не было этого праздника, и они, какъ нынѣ, такъ и тогда считали перенесеніе мощей святителя «въ страну латинскую» себѣ въ укоризну. Не обратить на это объстоятельство особаго вниманія могъ рѣшиться только человѣкъ глубоко благовѣйный и родолюбець, а таковымъ именно наши лѣтописныя извѣстія и изображаютъ Ефрема, почтеннаго Церковію именемъ свитаго{54}.
Нѣтъ сомнѣнія, что вопросъ объ установленіи праздника въ память перенесенія мощей святителя Николая, съ точки зрѣнія тогдашнихъ греко-русскихъ церковныхъ отношеній, представляется фактомъ въ высшей степени загадочнымъ, и всего легче и удобнѣе было бы объяснить его, приписавъ установленіе празднованія святителю, русскому по происхожденію. Но чѣмъ важнѣе фактъ, тѣмъ серьезнѣе должны быть данныя для его обоснованія; въ словахъ же о. Леонида отъ начала до конца одни догадки. Самъ Н. М. Карамзинъ не утверждаетъ своего мнѣнія безусловно. «Сей митрополитъ, говоритъ онъ, какъ пишутъ, уставилъ торжествовать 9 Мая перенесеніе мощей святителя Николая изъ Ликіи въ Итальянскій городъ Баръ»{55}. А въ каталогѣ епископовъ, на который ссылается Карамзинъ, написано только: «Повѣствуется же и сіе, яко во дни сего митрополита (Ефрема) бѣ перенесеніе мощей святителя Христова Николая изъ Мѵръ Ликійскихъ въ Баръ-градъ Италійскій, и сей митрополитъ уставилъ въ Россіи праздновати той перенесенія Николаева праздникъ»{56} Какъ видно изъ приведенныхъ словъ, догадка Карамзина покоится на довольно неопредѣленномъ преданіи объ установленіи праздника 9 Мая, преданіи, отнесенномъ къ митрополиту Кіевскому Ефрему. Но вѣдь нужно еще доказать тождество Ефрема, епискоиа Переяславскаго, съ Ефремомъ, митрополитомъ Кіевскимъ, или, что то же, доказать, что нашъ Ефремъ былъ впослѣдствіи Кіевскимъ митрополитомъ, или по крайней мѣрѣ, управлялъ дѣлами Кіевской митрополіи. А это, какъ мы видѣли, по многимъ основаніямъ дѣло невозможное. Если же св. Ефремъ не былъ ни Кіевскимъ митрополитомъ, ни управлялъ Кіевскою митрополіею, то онъ и не обладалъ правами на установленіе особеннаго праздника, имѣвшаго значеніе по крайней мѣрѣ для всей Кіевской Руси. Намъ нѣтъ надобности подробно заниматься вопросомъ, когда и кѣмъ установленъ у насъ праздникъ 9 Мая въ память перенесенія мощей святителя Николая; интересующихся имъ отсылаемъ къ статьѣ А. Красовскаго: «Установленіе въ русской церкви праздника 9 Мая въ намять перенесенія мощей святителя Николая изъ Мѵръ Ливійскихъ въ г. Баръ», помѣщенной въ трудахъ Кіевской Духовной Академіи за 1874 г. Декабрь, стр. 521-586. Скажемъ только, что г. Красовскій, послѣ тщательнаго изслѣдованія поставленнаго вопроса, считаетъ вѣроятнымъ установленіе названнаго праздника еще при митрополитѣ Іоаннѣ II, который сталъ митрополитомъ около 1077 г. и былъ имъ еще 14 августа 1089 г., когда освящалъ великую Кіево-Печерскую церковь. Личный характеръ митрополита Іоанна, говоритъ г. Красовскій, вполнѣ гармонируетъ съ такимъ предположеніемъ. Іоаннъ II былъ пастырь просвѣщенный, весьма ревностный въ дѣлѣ утвержденія вѣры и благочестія въ русскомъ народѣ г съ какою ревностію могло весьма сообразоваться такое дѣло, какъ установленіе новаго праздника въ назиданіе народу. Этотъ же Іоаннъ II былъ въ сношеніяхъ съ папою, что могло открыть ему случай очень рано узнать объ апулійскомъ событіи и праздникѣ. Наконецъ, этотъ именно митрополитъ былъ свидѣтелемъ чуда святителя Николая надъ утоншимъ младенцемъ (чуда Николы Мокраго), совершившагося въ его каѳедральной Софійской церкви въ Кіевѣ, въ самый годъ перенесенія мощей святителя въ Баръ, – чуда, которое, по сказанію о немъ, поразило изумленіемъ, исполнило благоговѣніемъ всѣхъ, какъ и самого митрополита, (и которое, по словамъ самого архим. Леонида, усилило въ русскомъ народѣ вѣру и благоговѣйное почитаніе къ искони чтимому и любимому святителю{57}. Подъ двоякимъ послѣ довательнымъ впечатлѣніемъ и отъ Кіевскаго чуда и отъ чудесь Барскаго событія, ставшихъ извѣстными митрополиту Іоанну, благочестивый и ревностный цервосвятитель не замедлялъ: ознаменовать эти событія установленіемъ или усвоеніемъ для русской церкви праздника 9 Мая, довольствуюсь для такого рѣшенія готовымъ примѣромъ его у Барскихъ христіанъ, или даже собственнымъ благоразсужденіемъ и согласіемъ великаго князя Всеволода, также извѣстнаго благочестіемъ{58}.
Но не соглашаясь съ архим. Леонидомъ въ вопросѣ объ установленіи праздника 9 Мая именно Ефремомъ Переяславскимъ, мы тѣмъ самымъ не отрицаемъ возможности того, что найденныя имъ: «житіе, дѣянія и чудеса св. Николая архіепископа Мѵръ-Ликійскаго чудотворца» и «посмертныя чудеса святителя Николая» принадлежатъ перу Переяславскаго святителя; но это только предположеніе, хотя можетъ бытъ и счастливое.
Нѣтъ возможности хотя бы приблизительно опредѣлить, сколько времени продолжалось столь плодотворное управленіе святителя Ефрема Переяславскою епархіею, такъ какъ не извѣстенъ ни годъ посвященія во епископа, ни годъ смерти. Лѣтописи только говорятъ, что слѣдующій Переяславскій епископъ Лазарь хиротонисанъ былъ въ 1105 г. Не въ этомъ лл году умеръ св Ефремъ? Мощи святителя Ефрема нетлѣнно почиваютъ открытыя въ Кіево-Печерской Лаврѣ, въ пещерѣ преп. Антонія, во Введенской церкви; а празднество ему совершается 28 января, на память преподобнаго Ефрема Сирина, по принятому въ Лаврѣ обычаю относить празднованіе печерскимъ угодникамъ, дни кончины которыхъ неизвѣстны, къ днямъ памяти тѣхъ святыхъ, имена которыхъ они носили. Въ описаніи Кіево-Печерской Лавры (Кіевъ 1831 стр. 161) сказано, что святитель, Ефремъ погребенъ былъ въ Переяславской каѳедральной Михайловской церкви въ 1105 г., но когда перенесенъ въ Антоніеву пещеру, неизвѣстно. Здѣсь годъ кончины св Ефрема, какъ можно думать, означенъ по соображенію съ временемъ посвященія преемника ев. Ефрему; положительныхъ же сказаній, на сколько извѣстно, въ Лаврѣ не нмѣется. Можно думать, что св. Ефремъ, какъ постриженнякъ печерскій, завѣщалъ похоронить его въ Кіевскихъ пещерахъ, на мѣстѣ первоначальныхъ иноческихъ трудовъ своихъ.
Въ Вознесенской церкви въ городѣ Переяславѣ хранится фелонь золотого глазета, обложенный широкою золотою сѣткою, съ крестомъ, шитымъ по картѣ серебромъ, золотомъ и канителью съ блестками; подбитъ синею крашаницею. Фелонь очень древній, но еще весьма проченъ. По преданію онъ поступилъ въ Вознесенскую церковь изъ упраздненнаго Переяславскаго монастыря, при перенесеніи изъ него мощей св. преподобномученика Макарія въ бывшій Вознесенскій монастырь, и въ немъ священнодѣйствовалъ основатель Михайловскаго монастыря Переяславскій епископъ Ефремъ, отчего этотъ фелонь и доселѣ носитъ наименованіе Ефремовскаго. Не знаемъ, насколько вѣрно преданіе, и могло ли что-либо уцѣлѣть отъ столь древняго времени, если надъ Переяславомъ пронеслось столько страшныхъ бурь, и уже во время первой изъ нихъ Батый «церковь св. Архистратига Михаила скруши и сосуды церковные безчисленныя златыя и драгоцѣнныя камелія взять»{59}.
※ ※ ※
Какъ ни кратки лѣтописныя сообщенія о жизни и дѣятельности св. Ефрема, но они въ достачной степени обрисовываютъ личность этого знаменитаго іерарха, и довольно ярко характеризуютъ его многотрудную и многоплодную дѣятельность, широту ея задачъ и постоянную напряженность, равно какъ и проявившуюся въ ней неусыпную заботу архипастыря о благѣ своихъ пасомыхъ. Его сердцу близки были всѣ интересы паствы; его отеческое попеченіе обнимало всѣ стороны ихъ жизни. Настоятельнымъ духовнымъ нуждамъ пасомыхъ онъ удовлетворяетъ постройкою многихъ храмовъ, благоукрашая ихъ и снабжая всѣмъ необходимымъ. Заботясь объ ихъ внѣшнемъ благополучіи, онъ укрѣпилъ стольный городъ каменною стѣною и украсилъ его зданіями, завелъ больницы съ безмездною врачебною помощію въ нихъ, устроилъ бани и т. п. Несомнѣнно, что все это требовало затраты большой энергіи, труда и средствъ. Великій святитель ничего не щадилъ, ни предъ какими затратами не останавливался. По всему этому св. Ефремъ всего болѣе напоминаетъ намъ святителей древнѣйшихъ временъ христіанства, которые всю душу и все состояніе вкладывали въ дѣло общественнаго служенія и общественной благотворительности. Все это вмѣстѣ взятое стяжало св. Ефрему заслуженную славу и благодарность потомства. Лѣтописцы восхваляютъ его дѣятельность, непремѣнно прибавляя, что ничего подобнаго прежде на Руси не бывало. Древняя лѣтопись называетъ его треблаженнымь, а послѣдующія многодобродѣтельнымъ, святымъ и чудотворцемъ: «бѣ же сей мужъ Ефремъ... многодобродѣтеленъ и святъ и бываху отъ него чудеса силою Христовою и въ живомъ и по смерти»{60}. Епископъ Симонъ въ своемъ посланіи къ Поликарпу именуетъ Ефрема въ числѣ знаменитыхъ печерскихъ иноковъ{61}.
Николай Сагарда.
«Полтавскія Епархіальныя Вѣдомости». 1895. № 20. Ч. Неофф. С. 693-729.
{1} 1858 г. кн. IV – Смѣсь, стр. 145-150; см. также въ полн. собр. его сочин. т. I. стр. 111-116.
{2} Полт. Епарх. Вѣд. 1863 г. и 1867-68 г.г.; послѣдн. также въ отд. изд.
{3} Напечатано въ Чтен. Московск. Историч. Общества, 1858 г. III.
{4} Стр. 7 на обор.
{5} Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 116.
{6} Ibidem, I, 134; сн. Истор. Русск. Церк. II, 18, примѣч. 30.
{7} Истор. Госуд. Россійск. II, примѣч. 160.
{8} Полт. Епарх. Вѣд. 1867 г. № 19, стр. 248.
{9} Памятники древней письменности. – 1888 г. LXXII, стр. XIII-XV.
{10} Е. Е. Голубинскій, Истор. Русск. Церк. I, II, 787-788.
{11} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 89.
{12} Ibidem.
{13} Раньше была рѣчь объ отшествіи изъ Кіева, Никона и нѣкоего болярина (стр. 8-9).
{14} Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 116.
{15} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 89.
{16} Стр. 8-9.
{17} Ibidem, стр. 9.
{18} Стр. 10 на обор.
{19} Но лѣтописецъ (подъ 1051 г.) передаетъ совершенно другое: онъ пишетъ, что Ѳеодосій, собравъ многочисленную братію «нача искати правила чернечьскаго и обрѣтеся тогда (въ Кіевѣ) Михаилъ чернецъ монастыря Студійскаго, иже бѣ пришелъ изъ Грекѣ съ митрополитомъ Георгіемъ и нача у него искати устава чернецъ Студійскихъ и обрѣтъ у него исписа»... Е. Е. Голубинскій (Истор. Русск. Церк. II, I, 325) признаетъ вѣроятнѣйшимъ извѣстіе лѣтописца (онъ отличаетъ древняго лѣтописца отъ жизнеописателя преп. Ѳеодосія – Нестора); преосв. Филаретъ (Истор. Русск. Церк. I, 106) старается примирить оба сказанія (приписавъ ихъ одному лицу) и доказать, что въ нихъ нѣтъ ни противорѣчія, ни разнорѣчія. Но само собою понятно, что такъ смотрѣть на отношеніе обоихъ извѣстій едва-ли возможно; хотя, съ другой стороны, нужно сознаться, что нѣтъ никакихъ положительныхъ данныхъ для разрѣшенія этого вопроса.
{20} Ипат. лѣт. въ 11. Полн. собр. русск. лѣтоп. II, 277.
{21} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 89.
{22} Ср. Чет.-Мин. Январь подъ 28-мъ числомъ.
{23} Карамзинь, Истор. Госуд. Россійск. II, примѣч. 160.
{24} Ср. Макарій, Истор. Русск. Церк. II, 18.
{25} Ср. Е. Е. Голубинскій, Истор. Русск. Церк. I, I, 13 и слѣд.
{26} Истор. Русск. Церк. II, 17-18.
{27} Евгеній, Исторія Церкви, VI, 59.
{28} См. Е. Е. Голубинскій, Истор. Русск. Церк. I, I, 565-566.
{29} Подр. см. въ Труд. Кіевск. Дух. Акад. 1892 г. № 12, стр. 563-594: Происхожденіе и первоначальная исторія имени Русь, доц. В. З. Звитневича.
{30} Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 116.
{31} Ibidem, 128.
{32} Ibidem, 115.
{33} Стр. 9.
{34} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 89.
{35} Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 116.
{36} Полн. собр. русск. лѣтоп. II, 278.
{37} Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 116.
{38} Истор. Госуд. Росс. ІІ, примѣч. 160.
{39} Т. I, стр. 127: ср. житія святыхъ, чтимыхъ Православною церковію, Январь 28-е числа,
{40} II, 9 (первое изданіе).
{41} Полт. Епарх. Вѣд. 1863 г. № 14, стр. 47.
{42} См. напр. Воскрес. лѣт. въ Полн. собр. русск. лѣтоп. VII, 5, ср. I, 78.
{43} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 79; подр. см. у М. А. Максимовича, въ полн. соб. его сочин. т. I, стр. 113-114.
{44} Т. II, стр. 17-18.
{45} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 89.
{46} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 90; ср. VII, 5.
{47} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 128; II, 10.
{48} См въ Печерскомъ Патерикѣ, въ посланіи Симона къ Поликарпу (въ житіи преп. Антонія. Л. 3.)
{49} Полт. Епарх. Вѣд. 1863 г. № 14, стр. 47.
{50} Полн. собр. русск. лѣтоп. II, 278; ср. Густынск. лѣт. подъ 1092 г.
{51} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 115.
{52} Истор. Госуд. Россійск. т. II, примѣч. 160.
{53} О титулярныхъ митрополитахъ въ Греціи см. IV Вселенск. Собора прав. 12.
{54} Памятники древней письменности и искуства. L. ХХІІ. 1888 г. ХІ-ХІІ.
{55} Истор. Госуд. Россійск. II, 104.
{56} Ibidem, примѣч. 161.
{57} Памятники древней письменности и искуства. XI.
{58} Труд. Кіевск Дух. Акад. 1871 г. № 12, стр. 584-585.
{59} Полн. собр. русск. лѣтоп. I, 200, II, 176.
{60} Никон. лѣт. въ Полн. собр. русск. лѣтоп. IX, 128; II, 10; I, 128; VII, 25; Степен, кн. 1, 229.
61 Патерикъ печерскій въ житіи преп. Антонія, Л. 3.
※ ※ ※
Тропарь, гласъ 8-й:
Духомъ горя путешествія къ святымъ мѣстамъ,/ странствовалъ еси въ греческую землю,/ святителю Ефреме,/ отнюдуже со многою пользою возвращаяся,/ уставъ святаго Студійскаго монастыря списавъ,/ аки нѣкій многочестенъ даръ, сѣмо принеслъ еси,/ имже и днесь Церковь Россійская управляема// славитъ тебе, истиннаго о ней промысленника.
Кондакъ, гласъ 8-й:
Церкви Православной Россійской по желанію богоноснаго Ѳеодосія уставъ Студійскій принесшаго,/ во святителехъ же свѣтло просіявшаго/ и стадо свое добрѣ упасшаго,/ восхваляемъ тя, Ефреме,// яко молящася Господеви о всѣхъ насъ.
