Проф.-протоiерей Тимофей Буткевичъ – О нестяжательности (Слово въ день памяти преподобнаго Антонія Великаго).
Аще хощеши совершенъ быти, иди продаждъ имѣніе твое, и даждъ нищимъ: и имѣти имаши сокровище на небеси: и гряди въ слѣдъ Мене. Матѳ. XIX, 21.
Въ день, когда Православная Церковь празднуетъ память основателя монашества, и въ храмѣ, посвященномъ его достославному имени, съ церковной каѳедры приличнѣе всего остановить вниманіе слушателей на значеніи монашества для христіанской жизни. Важность этого предмета нисколько не уменьшается отъ того, что мы бесѣдуемъ о немъ въ храмѣ, устроенномъ при высше-учебномъ заведеніи свѣтскомъ, ибо христіанское монашество имѣетъ значеніе не частное и исключительное, но всеобщее и универсальное (повсюдное). Мало того, если мы съ надлежащимъ вниманіемъ изслѣдуемъ, въ чемъ собственно состоитъ сущность истинно-христіанскаго монашества, то мы найдемъ лишь благоразумнымъ, что и самый храмъ нашъ его устроители посвятили именно первоначальнику христіанскаго иночества. Каждая изъ наукъ, преподаваемыхъ въ этомъ заведеніи, имѣетъ своею цѣлію освѣтить предъ слушателями только одну какую-либо сторону общечеловѣческаго идеала и указать надлежащія средства для достиженія этого идеала только въ извѣстномъ направленіи; монашество же есть цѣльное, полное и всестороннее осуществленіе на землѣ того истиннаго наивысшаго общечеловѣческаго идеала, который для всѣхъ временъ и народовъ предначертанъ ученіемъ Іисуса Христа!
Въ виду такой тѣсной внутренней или духовной связи между истинною наукою, какъ отыскиваніемъ средствъ для осуществленія общечеловѣческаго идеала путемъ разума, и монашествомъ, какъ уже осуществленнымъ идеаломъ въ христіанской жизни при помощи благодати Божіей, сближеніе этихъ двухъ областей между собою можетъ быть въ высшей степени благотворнымъ для насъ, какъ благотворно вообще для жизни соединеніе знанія съ христіанскимъ благочестіемъ. Да и кромѣ того, въ монашествѣ есть много такого, чему и любителямъ науки поучиться было бы не безполезно. Пусть, напр., педагогъ со вниманіемъ прочитаетъ творенія Василія Великаго и Іоанна Златоустаго, – и онъ найдетъ въ нихъ подробно раскрытыми тѣ истинныя и гуманныя начала воспитанія, которыя впервые были возвѣщены міру Спасителемъ нашимъ, и къ которымъ наука, такъ сказать, еще только подходитъ. Философія отцевъ Церкви, раскрывшаяся въ монашескихъ келліяхъ, можетъ быть предметомъ даже особыхъ изслѣдованій ученыхъ. Макарій Египетскій, Ефремъ Сиринъ, еп. Ѳеофанъ въ своихъ твореніяхъ представляютъ каждому психологу самый глубокій и весьма тонкій анализъ почти неуловимыхъ психическихъ явленій и едва замѣтныхъ движеній человѣческаго духа. Правовѣду нашего времени древне-христіанскіе отшельники ясно раскрыли бы, откуда истекаютъ всѣ человѣческія преступленія и правонарушенія, и въ то же время своимъ примѣромъ показали бы, какъ возможно исполнить ученіе Христово, чтобы требованія закона и правосудія соединить съ заповѣдями любви и милосердія. Глубокаго уваженія заслуживаетъ подробное и основательное изученіе исторіи человѣчества. Но христіанину полезно познакомиться и съ тѣмъ особымъ способомъ историческаго изслѣдованія, какой употребляли многіе христіанскіе иноки, по справедливости называемые «отцами исторіи». Они не ограничивались только изученіемъ отдѣльныхъ историческихъ фактовъ, а въ прошедшихъ судьбахъ человѣчества умѣли находить и ясные слѣды Божественнаго Промышленія. Въ своихъ историческихъ повѣствованіяхъ они старались быть совершенно безпристрастными, ибо смотрѣли на свой трудъ какъ на исполненіе долга, заповѣданнаго отъ Бога. Врачъ, по ученію Божественнаго Откровенія, достоинъ особенной чести (Сир. 38, 1-8), ибо онъ преимущественнѣе предъ другими посвящаетъ себя на служеніе страждущему человѣчеству, на борьбу съ его болѣзнями и недугами; но истинно-христіанскимъ врачемъ будетъ только тотъ, кто, вмѣстѣ съ познаніями устройства человѣческаго организма, теченія болѣзней и цѣлительной силы различныхъ веществъ и растеній, дѣятельно усвоитъ еще, подобно христіанскимъ цѣлителямъ и безсребренникамъ, ученіе Христово о любви, состраданіи и милосердіи, и будетъ возлагать надежду не столько на свои познанія, сколько на помощь Божію, укрѣпляя тѣмъ въ вѣрѣ и самыхъ недужныхъ. Похвально изучать явленія окружающаго насъ міра и тѣ законы, по которымъ развивается жизнь внѣшней природы во всѣхъ ея царствахъ; но гораздо полезнѣе для христіанина вмѣстѣ съ такимъ познаніемъ отдѣльныхъ явленій ея перейти, по примѣру христіанскихъ иноковъ, къ уразумѣнію ея, какъ единаго цѣлаго, постигнуть премудрость ея устройства, и за временными явленіями, то грозными и разрушительными, то пріятными и благотворными, узрѣть вѣчную и всесильную десницу ея премудраго и всемогущаго Творца!
Впрочемъ, значеніе христіанскаго иночества какъ для жизни, такъ и науки столь обширно и многосторонне, что оно не можетъ быть исчерпано въ краткомъ церковномъ словѣ. Поэтому мы останавливаемъ ваше вниманіе, бл. сл., только на одномъ, такъ сказать, первоначальномъ обѣтѣ христіанскаго монашества – нестяжательности.
Преп. Антоній рѣшилъ посвятить себя подвигу иночества, услышавъ въ св. храмѣ слова Спасителя, сказанныя одному богатому юношѣ: «если хочешь быть совершеннымъ, пойди, продай имѣніе твое и раздай нищимъ; и будешь имѣть сокровище на небесахъ; и приходи, и слѣдуй за Мною». Согласно этому наставленію преп. Антоній раздалъ бѣднымъ все свое богатое наслѣдство и отправился въ пустыню – совершать дѣло своего спасенія. Подобное же разсказывается и о многихъ другихъ христіанскихъ подвижникахъ. Поэтому на добродѣтель нестяжательности, проявляющуюся въ формѣ раздаянія имущества бѣднымъ, по справедливости смотрятъ какъ на первоначальный иноческій подвигъ, какъ на дверь, ведущую къ христіанскому подвижничеству, какъ на совершенно естественное и необходимое условіе дѣла нашего спасенія и высокаго нравственнаго усовершенствованія.
Совершенно иное впечатлѣніе это же самое наставленіе Господа о нестяжательности производитъ на насъ, – людей, еще не утвердившихся въ духѣ Христовомъ. Какъ возможно раздать свое состояніе другимъ, а самому остаться неимущимъ? Мы понимаемъ, когда кто-либо, подъ вліяніемъ чувственныхъ страстей, проматываетъ или проигрываетъ все свое состояніе, оставляя холодною и голодною свою семью. Но мы никакъ не можемъ понять, чтобы возможно было отказаться отъ своего имущества, раздать его нищимъ во имя ученія Христова. Намъ кажется, что объ этомъ можно только говорить въ церковныхъ проповѣдяхъ, или въ тѣхъ обществахъ, гдѣ намъ нужно прослыть гуманными, сердобольными, безкорыстными, но что осуществленіе такого ученія въ жизни немыслимо. Какой же послѣ этого смыслъ имѣютъ приведенныя нами слова Христа? Враждебные христіанству мыслители хотятъ разъяснить намъ наше недоразумѣніе указаніемъ на то, что Христосъ (будто бы) былъ вообще «врагомъ богатыхъ», что въ богатствѣ самомъ по себѣ Онъ видѣлъ зло, а потому и далъ наставленіе Своимъ послѣдователямъ отказываться отъ владѣнія имуществами. Но невѣрность этого объясненія очевидна для каждаго. Сущность христіанскаго нравоученія составляетъ заповѣдь о любви къ Богу и къ ближнимъ. Христосъ повелѣлъ намъ любить даже враговъ нашихъ. Но если владѣніе имуществомъ есть зло для насъ; то какимъ же образомъ Онъ могъ бы дать намъ заповѣдь – подвергать этому злу другихъ? Для всякаго понятно, что Христосъ преподалъ людямъ наставленіе – раздавать бѣднымъ имущества не для того, чтобы не было богатыхъ, а для того, чтобы не было бѣдныхъ. Вочъ почему въ противоположность этому грубо-чувственному толкованію наставленіе Спасителя о нестяжательности скорѣе представляется намъ чрезвычайно возвышеннымъ, по-видимому превосходящимъ самыя нравственныя силы нашей природы, а потому почти неосуществимымъ въ жизни, или же осуществимымъ только для немногихъ избранныхъ. Вотъ почему, когда мы узнаемъ, что кто-либо въ наше время добровольно раздалъ, или раздаетъ другимъ все свое состояніе во имя ученія Христа, мы готовы причислить его къ какимъ-то особеннымъ людямъ и даже затрудняемся одобрить его поведеніе. Но Господь и Спаситель нашъ, Самъ называвшій Себя свѣтомъ міра (Іоан. 8, 12; 9, 5; ср. 1, 5; 1 Іоан. 1, 5), не могъ предлагать ученія, осуществленіе котораго было бы возможнымъ только для нѣкоторыхъ. Если ученіе Спасителя есть «иго благое и бремя легкое» (Мѳ. 11, 30), то оно не можетъ быть непосильнымъ для нравственной природы каждаго человѣка, желающаго ему слѣдовать. И дѣйствительно, если мы внимательнѣе вникнемъ въ то, что такое христіанская нестяжательность, то мы увидимъ, что она есть не что иное, какъ необходимое требованіе самой нравственной природы нашей вообще. Спросимъ только себя: станемъ ли мы одобрять дѣйствія безсердечнаго богача, обладающаго большими богатствами и не удѣляющаго изъ нихъ ничего въ пользу жалкой нищеты? Можетъ ли пользоваться уваженіемъ среди честныхъ гражданъ корыстолюбивый ростовщикъ и лихоимецъ? Скажемъ ли мы взяточнику, торгующему правдою и своею совѣстію: нѣтъ, ты не виновенъ; ты поступаешь честно и похвально? Не оттого ли въ этихъ случаяхъ возмущается наше нравственное чувство, что любостяжательность здѣсь предстала предъ нами во всей своей наготѣ, и мы ясно увидѣли, въ какомъ непримиримомъ противорѣчіи она находится съ нашею нравственною природою, и какихъ противузаконныхъ средствъ требуетъ она для своего полнаго осуществленія? Напротивъ, мы благоговѣемъ предъ честностію, безкорыстіемъ и неподкупностію; сочувствіемъ человѣчества всегда будетъ овладѣвать тотъ, у кого правая рука не знаетъ, что дѣлаетъ лѣвая (Мѳ. 6, 3), кто жертвуетъ нуждающимся и свой трудъ, и свои способности, и свое имущество. Не ясное ли это доказательство того, что именно нестяжательность свойственна нравственной природѣ человѣка? Любостяжаніе же есть одно изъ самыхъ грубыхъ проявленій нашихъ своекорыстныхъ стремленій; потому-то оно и противно нашему нравственному чувству; потому-то оно и составляетъ прямое отрицаніе всего христіанскаго нравоученія, въ основѣ котораго лежитъ начало самой безпредѣльной и безкорыстной любви.
Истинный христіанинъ не можетъ быть любостяжательнымъ, какъ добро не можетъ быть зломъ, свѣтъ – тьмою, истина – ложью. Любостяжательный человѣкъ, по ученію ап. Павла (Колос. 3, 5), не достоинъ даже и имени христіанина; онъ – идолопоклонникъ; ибо, порабощенный своею грубою страстію корыстолюбія, онъ весь отдается служенію ей. Ради ея онъ забываетъ и Бога, и родныхъ; даже воспитаніе собственныхъ дѣтей для него становится обременительнымъ. Все святое, и благородное, все то, что питаетъ и возвышаетъ душу человѣка, для любостяжателя какъ-бы не существуетъ болѣе. Общественная жизнь, благоденствіе или скорби отечества, служеніе высшимъ нравственнымъ цѣлямъ, забота объ улучшеніи положенія бѣдствующихъ, страждущихъ и нуждающихся – для него дѣло непонятное, странное и безпокойное. Каждый нищій, дерзнувшій протянуть къ нему свою руку, становится уже его личнымъ врагомъ. Любостяжательность опустошила всю его душу, какъ безжалостный завоеватель опустошаетъ страну своего непріятеля. Она истребила и уничтожила все, что нѣкогда составляло ея истинную жизнь, и теперь самовластно владычествуетъ въ этой новообразованной пустынѣ. Душа любостяжателя какъ-бы умерщвлена его страстію. Видя такого жалкаго скупца, – этого несчастнаго раба собственной страсти стяжанія, этого бѣднаго нищаго въ богатствѣ, – кто не вспомнить словъ Спасителя: «смотрите, берегитесь любостяжанія» (Лук. 12, 15), ибо «обольщеніе богатствомъ заглушаетъ душу» (Марк. 4, 19). А «какая польза человѣку, если онъ пріобрѣтетъ весь міръ, а душѣ своей повредить? Какой выкупъ дастъ человѣкъ за душу свою» (Марк. 8, 36. 37)? А что души любостяжательныхъ людей гибнутъ, это видно и изъ наблюденія надъ ними. Ихъ умъ омраченъ, такъ что, ослѣпленные страстію стяжанія, они, заботясь о мелочахъ, сами неразумно губятъ свои имѣнія; ихъ воля и сердце настолько огрубѣли, что они уже не могутъ желать ничего другого, кромѣ пріобрѣтенія всего нужнаго и ненужнаго какими бы то ни было средствами; ихъ радуетъ самое обладаніе часто даже пустыми и никуда негодными вещами. – Нестяжательность, какъ отрицаніе себялюбія, напротивъ есть одинъ изъ видовъ осуществленія въ жизни начала любви къ Богу и ближнимъ; а потому, если человѣкъ любостяжательвый есть рабъ своей страсти, то въ нестяжательности заключается яснѣйшее доказательство того, что человѣкъ уже одержалъ полную побѣду надъ своими страстями.
Наставленіе Іисуса Христа о совершенной нестяжательности намъ кажется почти неосуществимымъ въ жизни только потому, что мы останавливаемся на буквѣ и не проникаемся самымъ духомъ ученія Христова. Господь нашъ Іисусъ Христосъ указалъ намъ два способа, которыми можетъ быть доказываема добродѣтель нестяжательности. Первый способъ, какъ мы видѣли, состоитъ въ томъ, что человѣкъ въ одинъ разъ раздаетъ свое состояніе неимущимъ. Этотъ способъ, какъ онъ, по-видиыому, ни труденъ, представляетъ однако-же болѣе удобствъ для нестяжательнаго человѣка, чѣмъ для его ближнихъ, въ сравненіи съ другимъ способомъ. Раздавшій сразу все свое имущество нуждающимся навсегда освобождаетъ себя чрезъ это отъ множества мелочныхъ житейскихъ заботъ и получаетъ возможность свое время отдать на служеніе высшимъ релилигіозно-нравственнымъ цѣлямъ и подвигамъ. Невыгоды для ближнихъ въ этомъ случаѣ состоятъ въ томъ, что матеріальную помощь отъ нестяжателя получаютъ только извѣстные люди и – лишь однажды навсегда, – при чемъ и самъ нестяжатель не можетъ быть увѣренъ въ томъ, что отданное имъ имущество всегда и всѣмъ, получившимъ его, послужитъ на пользу и не причинитъ вреда.
Другой видъ нестяжательности, указанный Спасителемъ, предполагаетъ въ христіанинѣ достиженіе высшаго нравственнаго совершенства, полную побѣду духа надъ плотію, господство любви надъ своекорыстными побужденіями, нравственную мощь и силу. Въ сравненіи съ первымъ онъ требуетъ постояннаго труда отъ благотворителя, но за то приносить и неизмѣримо большую пользу неимущимъ и нуждающимся. Этотъ родъ благотворительности состоитъ въ томъ, что человѣкъ владѣетъ имуществомъ, какъ бы не имѣя его, – трудится, работаетъ, но богатство свое употребляетъ не для удовлетвореніи своимъ желаніямъ, не для удобствъ собственной жизни, не для роскоши и удовольствій, а главнымъ образомъ – для пользы и помощи другимъ – неимущимъ и нуждающимся, больнымъ, сиротствующимъ, неспособнымъ къ труду, однимъ словомъ, – когда онъ, по ученію Спасителя, «въ Бога богатѣетъ» (Лук. 12, 21).
Богатство само по себѣ не есть зло, напротивъ – оно есть даръ Божій. Только пользованіе богатствомъ можетъ быть или добрымъ или злымъ. Закхей-мытарь не погибъ отъ своего богатства. Богатый Іосифъ Аримаѳейскій и Никодимъ, равно какъ и женщины, сопровождавшія Христа и служившія Ему отъ имѣній своихъ (Лук. 8. 3), умѣли богоугодно пользоваться своими имуществами. Христіанинъ долженъ только правильно смотрѣть на себя – не какъ на собственника, а только какъ на приставника и управителя, которому на время вручено отъ Бога богатство и который долженъ будетъ дать отчетъ въ томъ, какъ онъ управлялъ имъ. Богатство не должно быть только источникомъ его удовольствій, а лишь – особенною областью его труда, какъ для ученаго наука, для педагога школа, для начальника поручепное ему управленіе. Но какъ христіанскій начальникъ, употребляя власть для пользы другихъ, не долженъ быть рабомъ властолюбія; такъ и христіанинъ, обладающій богатствомъ, долженъ быть свободнымъ отъ корыстолюбія, своекорыстія и любостяжанія; а этого возможно достигнуть только подъ условіемъ дѣятельнаго усвоенія ученія Христова о любви къ ближнимъ, самоотреченіи и уничтоженіи самолюбія. Вотъ почему тѣмъ монашествующимъ, которые занимаютъ высшее іерархическое положеніе, которые, и обладая имуществомъ, могутъ какъ бы не имѣть его, христіанская Церковь не запрещаетъ имѣть собственность и распоряжаться ею, потому что они могутъ оставаться вѣрными своему обѣту нестяжательности, владѣя имуществомъ только какъ средствомъ для оказыванія помощи неимущимъ и нуждающимся.
Если же нестяжательность какъ въ видѣ раздачи имущества, такъ и въ видѣ владѣнія имъ для пользы ближнихъ, есть только способъ осуществленія заповѣди Спасителя о любви и милосердіи, то можно ли сказать, что она приличествуетъ, лишь христіанскимъ отшельникамъ, а не всѣмъ вообще христіанамъ, какъ послѣдователямъ Христовымъ? И если ученіе о нестяжательности находитъ свое наиболѣе полное осуществленіе только въ истинно-христіанскомъ монашествѣ, то могутъ ли быть безполезными уроки, преподаваемые намъ самою жизнію дивныхъ подвижниковъ пустыни? Не ясно ли послѣ всего сказаннаго, что кто неспособенъ подражать иноческой нестяжательности, въ томъ еще нѣтъ любви Христовой; а въ комъ нѣтъ любви къ ближнимъ, въ чьей душѣ еще господствуетъ себялюбіе и неотдѣлимыя отъ него страсти любостяжанія, корыстолюбія и лихоимства, – тотъ еще не есть истинный христіанинъ?
Наконецъ, при изложеніи христіанскаго ученія о нестяжательности въ этомъ именно храмѣ, невольно рождается еще одинъ вопросъ: имѣетъ ли ученіе Спасителя о нестяжательности какое-либо отношеніе къ наукѣ и ея служителямъ? Опытъ и жизнь ученыхъ людей ясно свидѣтельствуютъ намъ, что богатство рѣдко соединяется съ наукою, что люди ученые часто испытываютъ крайнюю нужду даже въ самомъ необходимомъ. И мало ли можно указать примѣровъ изъ людей ученыхъ, всю свою жизнь трудившихся для своей науки, принесшихъ много пользы просвѣщенію и своему народу и умиравшихъ однако-же въ такой бѣдности, что даже погребали ихъ или на казенный счетъ, или на пожертвованія товарищей? Впрочемъ, бл. сл., нельзя не сказать того, что и ученые богаты; только богатство ихъ совершенно особаго рода; оно не вещественно и состоитъ не въ деньгахъ, или матеріальныхъ имуществахъ. Ученые обладаютъ драгоцѣннымъ капиталомъ умственнымъ; они богаты своими научными познаніями, которыхъ не купишь ни за какія деньги; они дѣлаютъ открытія, усовершенствованія, и указываютъ другимъ путь къ добыванію тѣхъ вещественныхъ богатствъ, которыхъ однако-же сами почти никогда не имѣютъ. Тѣмъ не менѣе хотя богатство ученыхъ и отлично отъ вещественнаго богатства, но и къ нему вполнѣ примѣнимо ученіе Спасителя о нестяжательности. Прекрасное разсужденіе объ этомъ предметѣ предлагаетъ намъ св. Іоаннъ Златоустъ во многихъ своихъ бесѣдахъ. Онъ примѣняетъ христіанское ученіе о нестяжательности какъ къ характеру школьнаго образованія вообще, такъ и къ пользованію пріобрѣтенными въ школѣ научными познаніями въ частности. Въ вѣкъ Златоуста, какъ извѣстно, школьное обученіе носило слишкомъ матеріалистическій, своекорыстный характеръ: учились въ школахъ не для просвѣщенія ума и облагороженія сердца, а только для пріобрѣтенія научныхъ познаній, какъ средства обогащенія въ будущемъ. Великій даръ Божій – человѣческій разумъ былъ обращенъ въ простое орудіе для удовлетворенія грубымъ эгоистическимъ страстямъ. Отецъ убѣждалъ сына идти въ школу и учиться, указывая обыкновенно на примѣры, какъ чрезъ школьное обученіе и усвоеніе ораторскаго искусства люди простые и бѣдные достигли богатства, чести, власти и высокаго положенія въ обществѣ{1}. Св. Златоустъ находитъ такое корыстное направленіе школьнаго образованія неестественнымъ, унизительнымъ для человѣка, какъ разумнаго существа, недостойнымъ христіанина и весьма вреднымъ для общественной жизни. На него онъ указываетъ прямо, какъ на главную причину упадка самой науки, литературы и общественной дѣятельности. Истинные ученые, геніальные поэты и художники, честные общественные дѣятели и безкорыстные слуги отечества въ такую эпоху являются только какъ рѣдкое исключеніе, ибо наука и искусство обращаются въ ремесло, мѣсто истинныхъ ученыхъ и общественныхъ дѣятелей занимаютъ люди не даровитые и достойные, а преслѣдующіе только своекорыстныя цѣли. Обличая родителей за то, что они старались учить своихъ дѣтей только тому, за что можно было бы впослѣдствіи получать хорошія деньги, св. Іоаннъ Златоустъ говоритъ далѣе{2}: «Не такъ полезно образовать сына, преподавая ему науки и внѣшнія знанія, посредствомъ которыхъ онъ станетъ пріобрѣтать деньги, сколько если научить его искусству – презирать деньги... Богатъ не тотъ, кто заботится о большомъ стяжаніи имѣнія и владѣетъ многимъ, а тотъ, кто ни въ чемъ не имѣетъ нужды. Это внушай твоему сыну; этому учи его; въ этомъ – величайшее богатство». Но что особенно вредно для общественной жизни, такъ это то, что, при господствѣ въ школѣ матеріалистическаго направленія, оставляются въ пренебреженіи религія и нравственность. Въ это время даже родители мало обращаютъ вниманія на религіозно-нравственное воспитаніе своихъ дѣтей. Обличая за это со властію въ особенности матерей, св. Златоустъ, какъ па примѣръ ихъ неразумія, указываетъ, между прочимъ, на то, что онѣ охотно водятъ дѣтей своихъ въ театръ и, по возвращеніи оттуда, долго бесѣдуютъ съ ними о видѣнномъ, желая, чтобы оно запечатлѣлось въ ихъ памяти, а когда прислуга случайно, во время прогулки, заведетъ дѣтей въ церковь, и они, пораженныя величіемъ христіанскаго богослуженія, сами просятъ объясненій видѣннаго, – матери не хотятъ тратить на это времени. Но уже ради тѣхъ практическихъ цѣлей и выгодъ, которыя движутъ жизнію людей, родители должны были бы обращать серьезное вниманіе на религіозно-нравственное воспитаніе юношества. Ты хочешь видѣть своего сына почтительнымъ къ себѣ, – говоритъ Златоустъ одному отцу, – но развѣ ты не знаешь, что только одна религія учитъ дѣтей повиноваться родителямъ, и что только богобоязненныя дѣти бываютъ почтительными къ отцу и матери. Далѣе много зла видитъ великій Святитель и въ томъ, что гоняясь за наживою, отцы почти не живутъ въ своихъ семьяхъ, и святое дѣло воспитанія дѣтей предоставляютъ людямъ постороннимъ, не имѣя достаточно времени даже для того, чтобы слѣдить за нимъ, ежедневно провѣрять, чему учатъ ихъ дѣтей. «Развращеніе дѣтей, говоритъ онъ, происходитъ не отъ чего другого, какъ отъ безумной привязанности отцовъ къ житейскому; обращая вниманіе только на это и не считая ничего выше этого, они по неволѣ уже нерадятъ о дѣтяхъ съ ихъ душою. О такихъ отцахъ скажу я, что о ни хуже даже дѣтоубійцъ». А между тѣмъ «если бы отцы старались дать своимъ дѣтямъ доброе (христіанское) воспитаніе; то не нужны были бы ни законы, ни суды, ни судилища, ни наказанія. Палачи есть потому, что нѣтъ нравственности». Наконецъ, въ вѣкъ Златоуста уже для всѣхъ было замѣтно наступившее разложеніе государственной жизни Византійской имперіи. И въ числѣ главныхъ причинъ этого разложенія вселенскій учитель указываетъ именно на тотъ духъ любостяжательности, который господствовалъ тогда какъ въ жизни, такъ и въ школѣ.
И такъ, изъ разсужденій св. Іоанна Златоуста мы ясно видимъ, что ученіе Спасителя о нестяжательности должно имѣть свое полное значеніе не для однихъ только монаховъ и не для однихъ только лицъ, обладающихъ вещественными богатствами, но и для христіанъ ученыхъ, получившихъ отъ Бога рѣдкій даръ обладанія самымъ драгоцѣннымъ на землѣ сокровищемъ – знаніемъ. Ученые также должны пріобрѣтать свои научныя свѣдѣнія не столько для себя, сколько для другихъ, и они также должны безкорыстно служить ближнимъ своимъ умственнымъ богатствомъ, какъ и обладающіе богатствомъ вещественнымъ...
Преп. Антоній, великій учитель нестяжательности и благочестія, покровительству котораго врученъ этотъ разсадникъ высшаго просвѣщенія, да будетъ нашимъ духовнымъ руководителемъ, дабы, по его ходатайству предъ Господомъ, изъ стѣнъ нашего заведенія не переставали никогда выходить истинные труженики науки, честные и безкорыстные общественные дѣятели, которые такъ нужны для благоденствія и процвѣтанія всѣмъ намъ равно любезнаго отечества.
Слово въ день храмового праздника въ церкви преп. Антонія Великаго при Императорскомъ Харьковскомъ Университетѣ.
Профессоръ богословія, Прот. Т. Буткевичъ.
«Вера и разумъ». 1896. № 3. Февраль. Кн. 1. С. 117-128.
{1} Срв. слово Златоуста къ вѣрующему отцу.
{2} Срв. 21 бес. на посланіе къ Ефесянанъ.
