Аѳанасій Захарьевичъ Неселовскій – Іерейская совѣсть и священническая честность.
Еще древніе говорили: «est Deus in nobis», т. е. въ каждомъ человѣкѣ живетъ Богъ, каждый человѣкъ въ душѣ своей находитъ нѣкоторую силу, побуждающую его жить согласно съ волей Божіей и предпочитать добро злу. Эту силу, властно требующую отъ человѣка жить не такъ, какъ ему хочется, а какъ Богъ велитъ, и указывающую ему, что нужно считать добромъ и что зломъ, и называютъ обыкновенно совѣстью, голосомъ Божіимъ въ человѣкѣ, ибо она, по началу своему, есть не что иное, какъ именно вложенная самимъ Богомъ въ душу человѣка способность оцѣнивать нравственное достоинство поступковъ человѣка, награждать его спокойствіемъ душевнымъ за исполненіе того, что ею одобряется, и осуждать, лишать покоя душевнаго тѣхъ, кто не исполняетъ ея велѣній. И какъ бы человѣкъ ни извратилъ свою нравственную природу, этотъ голосъ Божій въ немъ не можетъ быть совершенно заглушенъ ничѣмъ. Потому-то св. апостолъ Павелъ и говоритъ, что даже «язычники, не имѣющіе закона, по природѣ законное дѣлаютъ; не имѣя закона, они сами себѣ законъ; они показываютъ, что дѣло закона у нихъ написано въ сердцахъ: о чемъ свидѣтельствуетъ совѣсть ихъ, и мысли ихъ, то обвиняющія, то оправдывающія одна другую» (Рим. 11, 15).
Но если сущность совѣсти заключается въ свидѣтельствѣ о томъ, что добро и что зло, если совѣсть «есть не что иное, какъ откровеніе воли Божіей о насъ въ нашемъ умѣ и волѣ» (Гавріилъ), то какъ объяснить, что проявленія совѣсти столь различны въ различные вѣка и среди разныхъ народовъ, столь различны даже у современныхъ между собою лицъ? «Ближайшій отвѣтъ на это заключается въ томъ, что совѣсть не есть съ самаго начала совершенный органъ, но разсматриваемая съ своей субъективной стороны – она требуетъ развитія, образованія и воспитанія и можетъ развиваться только въ единеніи со всѣмъ нравственнымъ существомъ человѣка» (Мартенсенъ). А такъ какъ развитіе нравственнаго существа человѣка представляетъ разчичныя степени, то и проявленія совѣсти бываютъ различны. Такъ, извѣстно, что у нѣкоторыхъ людей совѣсть бываетъ «сожженная», какъ говоритъ св. ап. Павелъ. Это совѣсть тѣхъ людей, которые находятся на низшей ступени нравственнаго паденія, на степени «скотоподобія», какъ выразился одинъ богословъ. У нихъ страсти и пороки заглушили все доброе, заглушили и божественный голосъ совѣсти, который почти и не слышится въ ихъ душѣ, вслѣдствіе чего они безъ всякаго внутренняго смущенія «творятъ неподобная». Къ счастію, такихъ людей немного, и сожженная совѣсть есть явленіе сравнительно рѣдкое. Гораздо чаще встрѣчаются люди, имѣющіе совѣсть «лукавую» или «немощную». Лукавая совѣсть есть достояніе тѣхъ людей, которые, творя зло, стараются оправдать себя предъ самими собою, стараются представить дурное дѣло хорошимъ, стараются подыскивать извиненіе себѣ въ различныхъ, якобы независящихъ отъ нихъ, обстоятельствахъ, въ стеченіи непредвидѣнныхъ случайностей и т. п. Въ такихъ самооправданіяхъ они успокаиваются духомъ, и совѣсть ихъ хотя и признаетъ дѣянія ихъ до нѣкоторой степени несоотвѣтствующими требованіямъ нравственнаго закона, однако не возвышаетъ своего осуждающаго голоса, довольствуясь представляемыми ей извиненіями и оправданіями. Такое состояніе совѣсти настолько же почти опасно для человѣка, какъ и совѣсть сожженная, почему св. Церковь и научаетъ молиться: «не уклони сердце мое въ словеса лукавствія непщевати вины о грѣсѣхъ». «Немощная» совѣсть, встрѣчающаяся еще чаще, чѣмъ совѣсть лукавая, проявляется въ неустойчивости сужденій о добрѣ и злѣ, въ недостаточной твердости своихъ требованій и т. п. Это – совѣсть людей непостоянныхъ, слабыхъ волею, не имѣющихъ твердыхъ и опредѣленныхъ правилъ жизни и дѣятельности.
Итакъ, чѣмъ ниже человѣкъ въ нравственномъ отношеніи, тѣмъ и совѣсть его проявляетъ свою дѣятельность слабѣе. Потому-то людей безнравственныхъ и называютъ попросту безсовѣстными. Такихъ людей обыкновенно боятся, имъ не довѣряютъ, ибо всякій знаетъ, что сдѣлать зло своему ближнему для человѣка безсовѣстнаго ничего не стоитъ... Наоборотъ, человѣкъ высоконравственный, усвоившій себѣ сердцемъ и душею евангельскій законъ и его требованія, тѣмъ самымъ воспиталъ свою совѣсть, сдѣлалъ ее чуткою ко всякому малѣйшему отступленію отъ духа заповѣдей Господнихъ и безъ всякихъ оговорокъ подчиняется ея велѣніямъ. Для него нарушить требованія совѣсти – даже въ самыхъ, по-видимому, незначительныхъ поступкахъ – значитъ обречь себя на нравственныя терзанія, на душевную муку. Такую совѣсть, всегда стоящую на стражѣ нравственнаго закона и неумолимо обличающую человѣка за всякое отступленіе отъ требованій этого закона, Св. Писаніе называетъ совѣстью доброю, благою, а людей, имѣющихъ такую совѣсть, называютъ обыкновенно людьми совѣстливыми.
Итакъ, совѣсть бываетъ, вообще говоря, или злая или благая (то и другое въ различной, конечно, степени), и такое различіе ея зависитъ отъ нравственнаго уровня, на которомъ стоитъ человѣкъ. Слѣдовательно, ни званіе, ни состояніе, ни внѣшнее положеніе человѣка не могутъ быть показателями того, какова его совѣсть. И бѣдный и богатый, и знатный и простолюдинъ одинаково могутъ быть какъ безсовѣстными людьми, такъ и совѣстливыми, одинаково могутъ имѣть или совѣсть благую, или совѣсть лукавую. Потому-то никогда не говорится, напр., о совѣсти людей бѣдныхъ или богатыхъ, высокопоставленныхъ или простыхъ. Такое опредѣленіе совѣсти ничего не говорило бы, потому что, какъ замѣчено, положеніе человѣка не характеризуетъ состоянія его совѣсти. Но если такъ, то что-же значитъ часто употребляемое выраженіе «іерейская совѣсть». Обозначается ли этимъ особый видъ совѣсти, не подходящій подъ категорію благой и злой, или этимъ выражается нѣчто другое?
Чтобы понять, что выражается словами «іерейская совѣсть», необходимо обратить вниманіе на то, что такое іерей и какими нравственными качествами онъ долженъ отличаться. – Пастырское служеніе есть высочайшее служеніе на землѣ. Оно есть служеніе духа и правды, служеніе мира и любви. «Оно, какъ выражается св. Іоаннъ Златоустъ, хотя и совершается на землѣ, но принадлежитъ къ порядку небесныхъ учрежденій», ибо «не человѣкъ, не ангелъ, не архангелъ, не другая какая сотворенная сила, но Самъ Утѣшитель установилъ это служеніе». Не менѣе высоки и обязанности, возлагаемыя на пастырей. Они должны словомъ истины привлекать къ Церкви и удерживать въ нѣдрахъ ея людей, должны возраждать ихъ водою и духомъ, должны питать ихъ души благодатію Св. Духа, подаваемою въ таинствахъ, должны быть для христіанъ наставниками, учителями, руководителями, должны утѣшать страждущихъ, примирять враждущихъ, «для всѣхъ сдѣлаться всѣмъ, чтобы спасти по крайней мѣрѣ нѣкоторыхъ» (1 Кор. 9, 22).
Въ соотвѣтствіе съ такой высотой какъ званія пастырскаго, такъ равно и тѣхъ обязанностей, какія возлагаются на пастырей, отъ нихъ требуется и особая нравственная чистота, требуется, чтобы они стояли на высшей возможной для человѣка степени нравственнаго совершенства, чтобы достигали возможной для человѣка святости и безгрѣшности. Для достиженія такого состоянія пастыри получаютъ благодать Божію, немощная врачующую и оскудѣвающая восполняющую. Посредствомъ взаимнаго содѣйствія божественной благодати и человѣческой свободной дѣятельности и можетъ быть достигнутъ тотъ высшій уровень нравственнаго совершенства, на которомъ долженъ стоять священникъ.
Такимъ образомъ, по самой идеѣ о пастырскомъ служеніи, пастырь долженъ быть человѣкомъ высоконравственнымъ, долженъ при помощи благодати Божіей воспитать свою душу въ строгомъ и полномъ подчиненіи всѣмъ требованіямъ нравственнаго христіанскаго закона. Если же такимъ долженъ бытъ пастырь въ нравственномъ отношеніи, то отсюда понятно, что совѣетъ пастыря, совѣсть іерейская, должна отличаться всѣми тѣми совершенствами, какія только возможны для совѣсти человѣческой. И прежде всего, она должна отличаться особой чуткостью. Подобно бдительному стражу, отъ котораго не укроется ни малѣйшій подозрительный шорохъ со стороны непріятельскаго лагеря, котораго непріятель никогда не захватитъ врасплохъ, который всегда во-время предупредитъ довѣрившихся его охранѣ о приближеніи опасности, – подобно этому и совѣсть іерея всегда неусыпно должна бодрствовать на стражѣ его внутренняго «я», всегда предупреждать его объ опасностяхъ, которымъ такъ легко подвергается человѣкъ, увлекаемый похотями плоти, очесъ и гордости житейской. Міръ, такъ какъ онъ во злѣ лежитъ, много соблазновъ представляетъ человѣку, и представляетъ иногда въ такомъ видѣ, что человѣку, совѣсть котораго не отличается особой чуткостью, трудно бываетъ во-время остеречься отъ увлеченій этими соблазнами. Ничего подобнаго не должно быть съ іереемъ: его совѣсть не должна позволять себѣ быть обманутой никакими прикрасами грѣха, но всегда показывать носителю ея грѣхъ въ его настоящемъ видѣ. Конечно, такая чуткость совѣсти можетъ быть достигнута только путемъ тщательнаго самонаблюденія, путемъ внимательнаго отношенія къ себѣ и къ окружающимъ человѣка явленіямъ нравственнаго міра, путемъ тщательнаго воспитанія самой совѣсти. Этотъ процессъ воспитанія долженъ совершаться еще до принятія высокаго сана іерейскаго, въ періодъ подготовки къ пастырскому служенію...
Но какъ стражъ только тогда можетъ своевременно, не возбуждая ложной тревоги, предупредить объ опасности, когда онъ хорошо знаетъ, какія дѣйствія непріятеля слѣдуетъ считать угрожающими осажденнымъ, такъ и чуткость совѣсти, выражающаяся въ своевременномъ предупрежденіи человѣка о нравственной опасности, возможна лишь тогда, когда совѣсть ясно сознаетъ, что должно считать опаснымъ и что никакой опасности не представляетъ. А такое сознаніе, или, что то же, справедливость въ оцѣнкѣ нравственнаго достоинства поступковъ, можетъ быть достигнута лишь подъ условіемъ яснаго и точнаго усвоенія пастыремъ нравственнаго закона христіанскаго, усвоенія не по буквѣ только, но и по духу. При этомъ, такъ какъ пастырское служеніе есть служеніе особое, и нравственность пастыря должна стоять выше того уровня, который обязателенъ для всѣхъ вообще христіанъ, то посему пастыри всегда должны помнить, что не все, дозволенное христіанамъ вообще, дозволено и имъ, ибо, какъ говоритъ св. ап. Павелъ, «все мнѣ позволительно, но не все полезно; все мнѣ позволительно, но ничто не должно обладать мною; все мнѣ позволительно, но не все назидаетъ» (1 Кор. VI, 12, 10, 23). Поэтому совѣсть іерея должна быть справедливою въ оцѣнкѣ не въ томъ смыслѣ, что она должна безошибочно опредѣлять нравственное достоинство поступковъ съ точки зрѣнія общехристіанской морали, но должна оцѣнивать ихъ съ высшей точки зрѣнія, именно – съ точки зрѣнія морали іерейской.
Наконецъ, послѣднее качество, какимъ должна отличаться совѣсть іерейская, это ея неумолимость (строгость, неподкупность), не дозволяющая ей входить ни въ какіе компромиссы съ самой собою, не дозволяющая ей оставлять безъ вниманія и наказанія никакого нарушенія требованіи добра и справедливости. Уже въ самой природѣ совѣсти заложено начало судебное, начало, наказующее преступника, преслѣдующее его внутренними терзаніями, отъ которыхъ онъ уйти не можетъ. Примѣръ этому мы видимъ въ лицѣ Каина, который, будучи бѣглецомъ и странникомъ на землѣ, напрасно старался убѣжать отъ самого себя и того обвиненія, которое раздавалось изъ глубины его существа, будучи въ тоже время его самообвиненіемъ. Но этотъ осуждающій голосъ въ совѣсти іерея долженъ раздаваться громче и сильнѣе, чѣмъ въ душѣ другихъ людей, и не долженъ поддаваться никакимъ стороннимъ вліяніямъ и воздѣйствіямъ. Ни внѣшнія выгоды и удобства, ни ухищренія злой воли, ни хитросплетенные доводы разсудка не должны заставить совѣсть іерея измѣнить самому себѣ или вынудитъ у него согласіе на дѣяніе не только злое, но даже и сомнительнаго достоинства. Результатомъ правильной и энергичной дѣятельности совѣсти въ указанныхъ выше направленіяхъ является особое ея состояніе, которое можно назвать чистотою, или незазортстю, т. е. такое ея состояніе, при которомъ она не имѣетъ никакого основанія упрекать іерея въ нарушеніи какого-либо предписанія нравственнаго закона. Такое именно состояніе совѣсти и разумѣютъ, когда говорятъ о совѣсти іерейской. Слѣдовательно, совѣсть іерейская – есть (по крайней мѣрѣ должна быть) совѣсть чистая, незазорная. Безъ такой совѣсти іерей не имѣетъ нравственнаго права и быть іереемъ, ибо если, по словамъ творца Великаго канона, для всѣхъ людей «ничтоже въ мірѣ нужнѣйше есть чистой совѣсти» то тѣмъ болѣе это необходимо для того, кто самимъ званіемъ своимъ призванъ быть «свѣтомъ міру». Потому-то такъ часто въ молитвахъ, возносимыхъ іереемъ, выражается прошеніе о томъ, чтобы Господь помогъ служителю Своему сохранить совѣсть чистою, незазорною...
Итакъ, когда называютъ совѣсть «іерейскою», то этимъ хотятъ выразить мысль объ особой чистотѣ и незазорности ея, – такой ея чистотѣ, которая бы вполнѣ соотвѣтствовала какъ высотѣ пастырскаго служенія и важности тѣхъ обязанностей, какія на іереевъ возлагаются, такъ равно и тому довѣрію, какое оказывается пастырямъ, – довѣрію, въ силу котораго они, напр., не приводятся къ присягѣ. Въ случаѣ надобности они даютъ показаніе «по священству» (Св. зак., т. XV, розд. 2, ст. 265), такъ какъ предполагается, что совѣсть ихъ настолько чиста и настолько строга, что и безъ особыхъ внѣшнихъ побужденій, какимъ является присяга для другихъ лицъ, не дозволитъ имъ дать ложное показаніе.
Изъ сказаннаго очевидно уже, когда іерей теряетъ обязательную для него чистоту совѣсти. Не распространяясь, скажемъ, что если онъ нерадивъ въ исполненіи своихъ обязанностей, или если и выполняетъ ихъ, но «не ради Іисуса, а ради хлѣба куса», безъ сердечнаго участія, лишь бы была соблюдена форма, онъ уже не есть истинный іерей, пастырь, – онъ уже наемникъ, и его совѣсть не можетъ быть названа совѣстью чистою. Тѣмъ болѣе омрачается его совѣсть, когда онъ дозволяетъ себѣ нарушать въ чемъ-либо требованія закона нравственнаго и закона церковнаго, напр., дозволяетъ себѣ неумѣренное употребленіе вина, не соблюдаетъ постовъ, ведетъ жизнь, вообще говоря, неприличную пастырю. Съ такой нечистой совѣстью ему нельзя и при ступать къ престолу благодати и преломлять хлѣбъ жизни, ибо къ страшному престолу можно приступать лишь съ чистою и незазорною совѣстью, – съ такой совѣстью, которая не обличаетъ ни въ чемъ ея носителя, но не обличаетъ не потому, что она сожжена или лукава, а потому, что дѣйствительно ей не въ чемъ упрекать того, кому она принадлежитъ.
Но кромѣ выраженія «іерейская совѣсть», очень часто употребляется еще выраженіе «священническая честность». Что же такое эта священническая честность? Понятіе честности употребляется обыкновенно въ довольно ограниченномъ смыслѣ. Такъ, мы называемъ честнымъ того, напр., купца, который не обвѣшиваетъ покупателей, не продаетъ гнилаго товара за свѣжій, не старается во вредъ своему конкурренту распускать про него дурные слухи и т. п. Честнымъ мы называемъ того чиновника, который аккуратно и съ должной внимательностью относится къ своей службѣ, не уклоняетъ данныхъ ему вѣсовъ правды ни одесную ни ошуюю, не зритъ на лице, поборяя по истинѣ. Честнымъ мы называемъ и того ученаго, который въ своихъ научныхъ изысканіяхъ руководится не корыстью или общественнымъ мнѣніемъ, но интересами науки, благомъ ближнихъ, и который не стѣсняется свидѣтельствовать предъ всѣми открытую имъ истину, хотя-бы она, какъ Іисусъ Христосъ предъ Иродомъ, казалась многимъ странною и вызывала противъ открывшаго ее негодованіе толпы. Словомъ, называя того или другаго человѣка честнымъ, мы принимаемъ во вниманіе прежде всего, если не исключительно, его отношеніе къ тѣмъ обязанностямъ, какія на него возложены въ обществѣ. Но сфера отношеній человѣка этимъ не ограничивается. Каждый человѣкъ находится во взаимообщеніи съ другими людьми и внѣ сферы своихъ, такъ сказать, оффиціальныхъ отношеній. И вотъ, если въ отношеніи къ другимъ людямъ всегда и вездѣ онъ дѣйствуетъ такъ, какъ должно, какъ того требуетъ основная заповѣдь христіанская, такого человѣка мы называемъ «честнымъ человѣкомъ». Очевидно, что понятіе «честный человѣкъ» шире понятія «честный купецъ», «честный чиновникъ» и т. д., потому что можно быть честнымъ купцомъ, но не честнымъ человѣкомъ. Наоборотъ, честный человѣкъ во всѣхъ положеніяхъ и во всякомъ званіи будетъ честнымъ. Честный человѣкъ, напр., не можетъ быть нечестнымъ купцомъ, потому что въ такомъ случаѣ онъ уже перестанетъ быть честнымъ человѣкомъ. Но если такъ, то что же такое честность священническая? Неужели, требуя, чтобы іерей имѣлъ честность священническую, мы тѣмъ самымъ какъ бы не считаемъ для него обязательной честности въ болѣе широкомъ смыслѣ?
Въ отвѣтъ на это скажемъ слѣдующее. Священство есть такое званіе, которое обязываетъ человѣка, удостоившагося получить его, быть образцомъ для другихъ во всѣхъ отношеніяхъ. «Образъ буди вѣрнымъ словомъ, житіемъ, любовію, духомъ, вѣрою, чистотою» (1 Тим. 4, 12) – заповѣдуетъ св. апостолъ Павелъ всѣмъ іереямъ, т. е. іерей долженъ быть и образцовымъ человѣкомъ и образцовымъ пастыремъ. И послѣдняго онъ можетъ достигнуть не иначе, какъ только подъ условіемъ перваго. Если въ жизни наблюдается иногда такое явленіе, что, напр., честный купецъ бываетъ въ то же время нечестнымъ человѣкомъ, то такое раздвоеніе въ лицѣ пастыря невозможно. Честный священникъ не можетъ быть нечестнымъ человѣкомъ, ибо на дѣло пастырскаго служенія должны быть посвящены всѣ силы человѣка, вся его личность, а потому малѣйшее нарушеніе честности пастыремъ, какъ человѣкомъ, налагаетъ на него пятно безчестія и какъ на священника. Такимъ образомъ, выраженіе «честность священническая» обозначаетъ высшую степень честности и притомъ во всѣхъ отношеніяхъ. Потому-то св. Амвросій Медіоланскій и говоритъ, что «honor sacerdotalis nullis poterit comparationibus adaequari».
Но этого еще мало. Честность или нечестность обыкновенно проявляется въ сферѣ внѣшнихъ отношеній. Честность человѣка проявляется въ его поступкахъ и есть соотвѣтствіе ихъ съ правилами и требованіями христіанской морали, требованіями долга, званія. При этомъ внутренняя, такъ сказать, подкладка дѣяній человѣка, мотивы его дѣятельности не всегда принимаются во вниманіе. Для насъ бываетъ иногда безразлично, почему человѣкъ поступаетъ честно, – лишь бы только онъ такъ поступалъ. Пусть купецъ и вовсе не имѣетъ расположенія торговать честно, пусть онъ поступаетъ такъ изъ страха или корыстныхъ разсчетовъ, и все-таки мы его считаемъ честнымъ купцомъ. Но въ отношеніи честности священнической требованія гораздо строже: священническая честность должна имѣть въ основѣ своей не какія-либо низкія и корыстныя цѣли (награды, отличія и т. п.), а быть проявленіемъ благой совѣсти, стремящейся всегда и во всемъ выполнять высшія требованія христіанской морали изъ любви и уваженія къ этимъ требованіямъ, – такъ, чтобы никогда не было разлада между благимъ и честнымъ дѣломъ пастыря и его желаніями и стремленіями.
Такова должна быть честность священническая. Конечно, жизнь представляетъ намъ нерѣдко примѣры инаго пониманія честности священнической, и притомъ самими священниками. Нѣкоторые изъ нихъ предполагаютъ, что честность должна состоять лишь въ томъ, чтобы на виду у другихъ ни въ чемъ не нарушать требованій честности. Если же что-либо можно учинить хотя и безчестное само въ себѣ, но безнаказанно, – потому ли, что оно совершено тайно, или потому, что совершившій сумѣлъ ловко опереться на законъ, – таковой поступокъ безчестнымъ не считаютъ. А что это дѣйствительно такъ, достаточно, для примѣра, припомнить одинъ лишь фактъ, налагающій клеймо позора на нѣкоторыхъ іереевъ, именно – фактъ частыхъ и притомъ анонимныхъ доносовъ. Фактъ этотъ – повторяемъ, въ высшей степени позорный, – свидѣтельствуетъ вмѣстѣ съ тѣмъ, что совершающіе его утратили истинное понятіе о священнической честности и что они не могутъ по праву претендовать на почетный титулъ не только честнаго священника, но и просто честнаго человѣка. Составитель анонимныхъ доносовъ представляется особенно низкимъ, безчестнымъ потому, что, сохраняя по внѣшности вполнѣ дружескія отношенія съ ближнимъ своимъ, преимущественно сослуживцемъ, собратомъ іереемъ, въ то же время старается своимъ доносомъ (иногда завѣдомо ложнымъ) тому-же ближнему своему, другу и пріятелю причинить вредъ. При размышленіи объ этомъ, невольно воскресаетъ въ нашемъ умѣ мрачный образъ друга Господня, Іуды Искаріотскаго, снискавшаго себѣ гнуспое имя предателя. Не ему-ли уподобляются доносчики, не его-ли честности подражаютъ? Да, строго говоря, если только здѣсь можетъ быть рѣчь о какой-бы то ни было честности, то Іуда, предавый Господа, поступилъ честнѣе составителей анонимныхъ доносовъ. Рѣшивъ предать Того, Который удостоилъ Своихъ апостоловъ высокаго званія друзей Сына Человѣческаго, Іуда идетъ къ первосвященникамъ и смѣло и открыто говоритъ имъ: «что вы дадите мнѣ, я вамъ предамъ Его?» (Матѳ. 26, 15). Такимъ образомъ, за Іудой то преимущество, что онъ, по крайней мѣрѣ, не скрывался предъ тѣми, кому предавалъ Господа. Анонимные же доносчики совершаютъ дѣло предательства, но въ то же время считаются у людей, а то, пожалуй, и у самихъ себя, честными людьми. Нѣтъ, не такова должна быть честность священническая. Не предъ людьми только іерей долженъ стараться о снисканіи званія «честный», ибо честный въ глазахъ людей можетъ быть иногда безчестнымъ и мерзкимъ въ глазахъ Божіихъ. Только тогда священникъ можетъ быть честнымъ въ строгомъ смыслѣ этого слова, когда всѣ дѣла его и поступки будутъ вытекать изъ требованій благой и незазорной совѣсти, когда, слѣдовательно, онъ честенъ не по поступкамъ только, но и по мыслямъ и по настроенію.
А. Н.
«Подольскія Епархіальныя Вѣдомости». 1898. № 6. Ч. Неофф. С. 153-163.
Объ авторѣ. Аѳанасій Захарьевичъ Неселовскій (1864 – послѣ 1926) – статскій совѣтникъ. Кандидатъ Кіевской духовной академіи 1890 г.; въ 1890-1891 уч. году состоялъ профессорскимъ стипендіатомъ при той же академіи; съ 1 августа 1891 г. – преподаватель литургики, гомилетики и практическаго руководства для пастырей въ Саратовской духовной семинаріи; съ 26 февраля 1893 г. – преподаватель тѣхъ же предметовъ въ Подольской духовной семинаріи; съ 16 августа 1904 г. – смотритель Каменецкаго духовнаго училища; преподаетъ катихизисъ въ 3 и 4 классахъ училища. Имѣетъ ордена св. Анны 3 ст. и св. Станислава 3 ст. Авторъ многихъ статѣй, напечатаныхъ въ разныхъ епархіальныхъ журналахъ, преимущественно литургическаго содержанія, подъ иниціаломъ «А. Н.». Главные труды: «Чины хиротесiй и хиротоній. Опытъ историко-археологическаго изслѣдованія» (Каменець-Подольскъ 1906, магист. диссерт.); «Отвѣтственность священнослужителей за пролитіе св. Даровъ» (ib., 1907); «Ставленническій допросъ, какъ излишняя въ настоящее время процедура. Историко-каноническая замѣтка» (ib., 1908).