Георгій Петровичъ Федотовъ – Канонизація святого Владиміра.
«Когда и гдѣ впервые установлено празднованіе памяти св. Владиміра?». Таковъ вопросъ, поставленный болѣе полувѣка назадъ проф. И. И. Малышевскимъ въ статьѣ подъ тѣмъ же заглавіемъ въ «Трудахъ Кіевской Дух. Акад.» (1882, I). Говоря по совѣсти, и сейчасъ на этотъ вопросъ мы должны отвѣтить незнаніемъ. Малышевскій считалъ возможнымъ дать свой отвѣтъ съ большой степенью точности. Позднѣйшее изслѣдованіе, отдавая должное его остроумію и не отвергая, въ основномъ, его теоріи, подорвало нашу увѣренность въ возможности точныхъ опредѣленій времени. Какъ во многихъ другихъ случаяхъ, docta ignorantia научила насъ скромности.
Нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что великій креститель Руси оставилъ по себѣ глубокую память въ кіевскомъ обществѣ – или, точнѣе, во всей націи, созданной имъ. Объ этомъ свидѣтельствуетъ вся литература XI вѣка: легенды о крещеніи Руси, включенныя въ Начальную лѣтопись, и посвященныя самому кн. Владиміру похвальныя слова: Иларіонова «Похвала кагану Владиміру» и сложнаго состава памятникъ, приписанный мниху Іакову, въ который входятъ: «Память и похвала князю русскому Володимеру» и «житіе» его (мы относимъ этотъ памятникъ вмѣстѣ съ Шахматовымъ къ XI в.). Во всѣхъ этихъ произведеніяхъ Владиміръ чествуется не только какъ великій государь, но и какъ апостолъ Русской земли. Онъ именуется блаженнымъ, подобно Константину, «сподобившемуся почестей небесныхъ». Можно ли отсюда заключить, что церковная канонизація его уже совершилась? Такъ склоненъ былъ думать митрополитъ Макарій въ I томѣ своей Исторіи Русской Церкви (1868 г.). Впрочемъ, у Макарія мы не находимъ полной опредѣленности въ сужденіи. Съ одной стороны, для него «несомнѣнно, что тогда признавали уже Владиміра въ лонѣ святыхъ» (стр. 95-96). Но съ другой стороны, «несомнѣнно, что не только при Ярославѣ, но и въ послѣдствіи мощи св. Владиміра не были открыты и прославлены нетлѣніемъ» (стр. 96). Что значитъ канонизація при неоткрытіи мощей, трудно себѣ представить. Авторы XI вѣка положительно утверждаютъ, что Владиміръ еще не прославленъ чудесами, и что причиной тому малое усердіе къ нему христіанъ. Такъ въ лѣтописи подъ 1015 годомъ мы читаемъ: «Дивно же есть се, колико добра сотворилъ (онъ) Русской землѣ, крестивъ ю; мы же, крестьяне суще, не воздаемъ почестья противу (т.-е. въ мѣру) оного воздаянію... да аще быхомъ имѣли потщаніе и молбу приносили Богу зань въ день преставленія его, вида бы Богъ тщаніе наше къ нему, прославилъ бы и...». Такъ говорить, конечно, не могъ авторъ, писавшій послѣ церковнаго прославленія князя. Авторы житій и похвальныхъ словъ выражаютъ свою личную вѣру въ его святость, не колеблемую отсутствіемъ чудесъ: «Не дивимся, възлюбленѣи, аще чюдесъ не творитъ по смерти: мнозѣ бо святѣй праведнѣй не сътвориша чюдесъ, но святи суть» (Іаковъ). Это убѣжденіе, вѣроятно, раздѣлялось широкимъ кругомъ православной интеллигенціи. Но отъ личнаго убѣжденія къ церковному каноническому акту – этотъ шагъ не былъ сдѣланъ; какія-то, намъ неизвѣстныя, причины были помѣхой.
Изъ «Повѣсти Временныхъ Лѣтъ» и изъ житій XI в. мы знаемъ, хотя и не во всѣхъ подробностяхъ, какъ происходили первыя канонизаціи русскихъ святыхъ: князей Бориса и Глѣба и преподобнаго Ѳеодосія. Починъ исходилъ отъ Кіевскаго князя – въ одномъ случаѣ Ярослава, въ другомъ Святополка Изяславича. Народное почитаніе предшествовало канонизаціи и подготовляло ее. Дѣло князя было уговорить митрополита – Грека, что, повидимому, не всегда было легко. «Митрополитъ бѣ невѣрьствуя, яко святи блаженая» пишетъ Несторъ о святыхъ Борисѣ и Глѣбѣ. Склонившись на убѣжденія князя и русскихъ людей, митрополитъ приказываетъ внести имя святого въ «сенаникъ» (синодикъ) для поминанія его со всѣми святыми. Открываются или переносятся мощи святого, если онѣ не были открыты раньше. Съ этого времени устанавливается ему праздникъ; составляется служба (въ составѣ «Миней») и сокращенное житіе святого вносится въ «Прологъ» для богослужебнаго чтенія.
Ни о чемъ подобномъ не разсказывается для св. Владиміра въ Кіевской Лѣтописи, и молчаніе автора Повѣсти Временныхъ Лѣтъ было бы необъяснимымъ, если бы прославленіе св. князя совершилось до его времени (1116 г.). Здѣсь argumentum ex silentio вполнѣ умѣстенъ, принимая во вниманіе интересъ составителя лѣтописнаго свода къ канонизаціи русскихъ святыхъ, съ одной стороны, и къ славѣ кн. Владиміра съ другой. Для послѣдующей эпохи этотъ аргументъ уже теряетъ силу, ибо ни о какихъ дальнѣйшихъ канонизаціяхъ – несомнѣнно, имѣвшихъ мѣсто въ до-монгольской Руси – продолжатели Повѣсти Временныхъ Лѣтъ не сообщаютъ.
Вторымъ argumentum ex silentio является отсутствіе имени св. Владиміра въ южно-славянскихъ Прологахъ до-монгольскаго времени. Къ сожалѣнію, среди русскихъ рукописей, сохранившихся отъ до-монгольскихъ столѣтій, нѣтъ ни одного Пролога и ни одной Минеи за іюль мѣсяцъ. Будь у насъ іюльскія Минеи или Прологъ за рядъ столѣтій, рѣшеніе вопроса о времени канонизаціи кн. Владиміра не представляло бы трудностей. Но сохранилось извѣстное число (Голубинскій указываетъ ихъ 4. Исторія канон.² стр. 57) сербскихъ прологовъ отъ XIV в.[1], которые, какъ установлено изслѣдованіемъ, восходятъ, черезъ посредство болгарскихъ копій, къ русскимъ оригиналамъ до-монгольскаго времени. Въ этихъ прологахъ имѣются и памяти русскихъ кіевскихъ святыхъ: Бориса и Глѣба, преподобнаго Ѳеодосія, кн. Мстислава Владиміровича и кн. Ольги. Среди нихъ нѣтъ св. Владиміра. Имя князя Мстислава, сына Мономахова, скончавшагося въ 1132-33 г., приводитъ насъ къ срединѣ ХII в., какъ термину, post quem слѣдуетъ датировать предполагаемый русскій оригиналъ Пролога. Слѣдовательно, мы можемъ утверждать, съ большой долей вѣроятности, что до средины XII в. канонизаціи св. Владиміра не произошло. Ниже мы увидимъ, что третій argumentum ex silentio приводитъ насъ къ срединѣ XIII в., какъ термину post quem. Но эта дата, какъ и новый клубокъ вопросовъ, съ нею связанныхъ, возвращаетъ насъ къ интересной гипотезѣ И, И. Малышевскаго.
Проф. Малышевскій, считая несомнѣннымъ, что канонизація св. Владиміра не совершилась въ до-монгольскій періодъ, полагаетъ возможнымъ съ чрезвычайной точностью опредѣлить эту дату, или ея границы, между 15 іюля и 6 декабря 1240 г. Какимъ образомъ онъ пришелъ къ этой датѣ? Въ 1240 г. произошли на Руси два великихъ событія: Невская битва и взятіе Кіева Батыемъ. И вотъ первое изъ этихъ со бытій падаетъ какъ разъ на 15 іюля, день смерти кн. Владиміра. Что болѣе естественнаго для участниковъ и побѣдителей, какъ не приписать свою побѣду – по крайней мѣрѣ, среди другихъ небесныхъ силъ, помощи кн. Владиміра? Въ извѣстномъ сказаніи о Невской битвѣ, внесенномъ въ Лаврентьевскую лѣтопись, разсказывается о видѣніи передъ боемъ святыхъ Бориса и Глѣба, обѣщающихъ Русскимъ свою помощь. Владиміра нѣтъ съ небесными витязями, но уже лѣтописецъ упоминаетъ его имя среди святыхъ, память которыхъ празднуется 15 іюля, въ такихъ словахъ: «на память св. отецъ 6000 и 30 бывша збора въ Халкидонѣ, и св. мученику Кюрика и Улиты и св. князя Володимера, крестившаго Русскую землю».
Для автора этихъ строкъ Владиміръ уже святой, Канонизація совершилась. Когда? Малышевскій обращаетъ вниманіе на то, что въ службѣ кн. Владиміру (вѣроятно, составленной по случаю его канонизаціи) Кіевъ называется «веліимъ градомъ». 6 декабря 1240 г. Кіевъ, разрушенный Батыемъ, пересталъ быть «веліимъ градомъ». Слѣдовательно, заключаетъ Малышевскій, служба составлена, т.-е. канонизація совершилась, до 6 декабря.
Нетрудно видѣть шаткость этой аргументаціи. Кіевъ могъ остаться навсегда «веліимъ градомъ» въ памяти и воображеніи русскихъ людей, каково бы ни было его печальное современное запустѣніе. Е. Голубинскій въ своей «Исторіи канонизаціи святыхъ въ русской церкви» (1-е изданіе 1894 г.) справедливо отвергаетъ terminus ante quem Малышевскаго, но самъ предлагаетъ другой. Разсказъ о Невской битвѣ въ Лаврентьевскомъ спискѣ представляетъ часть самостоятельной повѣсти или житія кн. Александра Невскаго, составленнаго, по всѣмъ признакамъ, вскорѣ послѣ его кончины въ 1263 г. Упоминаніе имени Владиміра среди другихъ святыхъ 15 іюля даетъ основаніе для Голубинскаго заключить, что для біографа, писавшаго вскорѣ послѣ 1263 г., канонизація св. Владиміра была уже совершившимся фактомъ (I изд., стр. 40, II изд. стр. 63-64).
Но и Голубинскій ошибся. Повѣсть объ Александрѣ Невскомъ, вошедшая въ составъ Лаврентьевской лѣтописи (XIV в.), не представляетъ первоначальной редакціи. Теперь мы имѣемъ превосходное изслѣдованіе В. Мансикки (1913 г.), который выяснилъ для насъ всю сложную литературную исторію житій св. Александра Невскаго. Во многихъ древнихъ спискахъ житія Александра, въ частности въ редакціяхъ, отразившихся въ Новгородской I и Псковской II лѣтописяхъ, въ перечнѣ святыхъ дня Невской битвы какъ разъ отсутствуетъ имя Владиміра. Упоминаются Кирикъ и Улита, упоминаются отцы IV Вселенскаго собора, но кн. Владиміра нѣтъ. На это впервые указалъ Н. И. Серебрянскій, послѣдній русскій авторъ, касавшійся вопроса о канонизаціи св. Владиміра (въ его книгѣ «Древне-русскія княжескія житія». М. 1918). Вотъ послѣдній argumentum ex silentio, который убѣдительно показываетъ, что не только въ 1240 г., но и въ 1263 и позже канонизаціи еще не произошло. Мы вынуждены отодвинуть дату канонизаціи еще дальше за 1263 г. Но здѣсь естественный предѣлъ положенъ древнѣйшимъ послѣ-монгольскимъ Прологомъ, уже содержащимъ житіе св. Владиміра. Этотъ прологъ датируется ХШ в. (Имп. Публ. Биб. F. № 47). Лѣтописная вставка о Владимірѣ буквально заимствуетъ нѣсколько словъ изъ заглавія этого проложнаго житія: «Во тъ день стго Володимира, крстившаго всю Рускую землю».
Мы приходимъ такимъ образомъ ко второй половинѣ XIII в. какъ наиболѣе вѣроятной датѣ канонизаціи св. Владиміра. Повторяемъ: это лишь вѣроятная дата. Какое-нибудь новое рукописное открытіе можетъ отодвинуть ее назадъ вглубь XIII или даже XII вѣка. Отрицательное свидѣтельство южно-славянскихъ прологовъ не мѣшало А. И. Соболевскому считать вѣроятной до-монгольскую канонизацію Владиміра (конецъ XII, начало XIII в.), а проф. Н. Никольскому («Матеріалъ для повременнаго списка«. Спб. 1906, стр. 232) предполагать мѣстную канонизацію въ Кіевѣ въ концѣ XI или ХII в. Отсутствіе имени Владиміра въ древнихъ житіяхъ св. Александра Невскаго не мѣшаетъ Н. И. Серебрянскому остаться при скептическомъ воздержаніи: «По моему мнѣнію, пишетъ онъ, для рѣшенія вопроса о времени и мѣстѣ канонизаціи св. Владиміра у насъ нѣтъ никакихъ данныхъ. Въ томъ смыслѣ, въ какомъ канонизація понималась со времени напр. Макарьевскихъ соборовъ, ея конечно, не было ни въ до-монгольскій ни въ монгольскій періоды. Но это нисколько не мѣшаетъ раннему появленію проложнаго житія Владиміра, такъ какъ креститель Руси признавался святымъ еще въ XI в.» (стр. 58-59).
Можетъ быть воздержаніе изслѣдователя въ данномъ случаѣ нѣсколько преувеличено. Въ концѣ концовъ гипотеза Малышевскаго о значеніи Невской побѣды для канонизаціи св. Владиміра имѣетъ за себя много внутреннихъ вѣроятій. Очень рано мысль современниковъ Невской битвы, какъ показываютъ древнія житія Александра, была направлена на поиски небесныхъ покровителей русской рати. Съ одной стороны, то были св. Борисъ и Глѣбъ, князья и «сродники» Александра. Съ другой, календарные святые 15 іюля. Среди нихъ еще не было имени Владиміра, тоже князя и сродника. Но какому-нибудь книжнику не стоило большого труда найти день кончины кн. Владиміра въ спискахъ лѣтописи. Тогда имя Владиміра было присоединено къ календарнымъ святымъ 15 іюля, и было составлено, исключительно по лѣтописи, краткое житіе его, внесенное въ Прологъ. Таково предположительное установленіе церковнаго почитанія кн. Владиміра.
Вполнѣ возможно, что это было дѣломъ частнаго почина неизвѣстнаго намъ ревнителя. Многія канонизаціи древнихъ русскихъ святыхъ могли происходить именно такимъ образомъ. Но возможно и авторитетное вмѣшательство церковной власти. Кто могъ быть представителемъ этой власти?
Съ этимъ вопросомъ связанъ, конечно, вопросъ о мѣстѣ канонизаціи. Если предположеніе Малышевскаго правильно и культъ св. Владиміра установился въ связи съ осмысленіемъ Невской побѣды, то мѣстомъ канонизаціи естественно считать Новгородъ. Кіевъ, лежащій въ развалинахъ, оставленный митрополитомъ, едва-ли могъ найти время и свободу думать объ установленіи новыхъ церковныхъ торжествъ. Краснорѣчиво и трагически объ этомъ свидѣтельствуетъ хотя бы тотъ фактъ, что мощи кн. Владиміра въ его мраморной ракѣ были засыпаны подъ руинами Десятинной церкви, разрушенной Батыемъ. Изъ этихъ развалинъ онѣ были извлечены лишь въ XVII вѣкѣ Петромъ Могилой. Если же прославленіе св. князя совершилось на Сѣверѣ, и при участіи церковной власти, то она прежде всего могла быть представлена архіепископомъ Новгородскимъ, въ епархіи котораго происходила Невская битва. Снесся ли онъ съ митрополитомъ (имѣвшимъ пребываніе во Владимірѣ и странствовавшимъ по Руси), это другой вопросъ. Для мѣстной канонизаціи это не было обязательнымъ, но не исключена возможность и канонизаціи во Владимірѣ по установленію самого митрополита. Если первоначальная канонизація была мѣстной, новгородской, то она могла быстро превратиться въ общенародную въ порядкѣ вольной рецепціи.
Именно такой была судьба Владимірова культа, если только онъ не былъ съ самого начала общерусскимъ. Уже въ XIV вѣкѣ всѣ Прологи и богослужебныя книги имѣютъ память св. Владиміра подъ 15 іюля. Все разрастается посвященная ему агіографическая литература путемъ переработки древнихъ кіевскихъ похвальныхъ словъ, лѣтописныхъ повѣстей, проложныхъ житій и народныхъ сказаній. Митрополиту Макарію на соборахъ XVI вѣка не пришлось и ставить вопроса о канонизаціи князя Владиміра, такъ какъ онъ уже принадлежалъ къ тѣмъ святымъ, общерусское почитаніе которыхъ было безспорно. Съ 1635 г., со дня обрѣтенія гробницы Владиміра митрополитомъ Кіевскимъ Петромъ Могилой, культъ св. князя обогащается и почитаніемъ его мощей. Части ихъ сохранялись въ Кіево-Печерской лаврѣ и въ Софійскомъ соборѣ; царь Михаилъ Ѳеодоровичъ, получивъ въ даръ отъ Могилы одну челюсть отъ главы св. Владиміра, положилъ ее въ Московскомъ Успенскомъ Соборѣ. Въ это время и Москва и Кіевъ, и Великая и Малая Россія соединены въ церковномъ почитаніи святого князя.
И все же можно сказать, что лишь тысячелѣтіе крещенія Руси, торжественно отпразднованное въ 1888 г., сообщило этому культу все его національное значеніе. Съ этого времени Россія покрывается Владимірскими храмами – увы, часто довольно бѣднаго и однообразнаго стиля; рѣдкая церковь не имѣетъ теперь иконы св. Владиміра – новѣйшаго письма, скрывающаго въ отвлеченномъ образѣ благолѣпнаго старца, «прадѣда Россіи» конкретныя черты варяжскаго витязя. Какъ бы то ни было, несмотря на нѣсколько офиціальный характеръ, присущій художественному обрамленію культа св. Владиміра, сейчасъ это, несомнѣнно, одинъ изъ самыхъ живыхъ и сильныхъ образовъ «святой Руси», съ которыми мы пришли на чужбину.
Намъ остается разсмотрѣть вопросъ: каковы были причины сравнительно поздняго прославленія св. Владиміра? И другой, тѣсно связанный съ нимъ: каково глубокое, подлинно церковное основаніе его культа? На первый вопросъ Е. Голубинскій, вслѣдъ за писателями XI вѣка, отвѣчаетъ: отсутствіе чудесъ. Однако, намъ ничего не извѣстно и о чудесахъ, приведшихъ къ его канонизаціи. Прославленіе св. Владиміра – одна изъ немногихъ русскихъ канонизацій, обошедшихся безъ офиціальнаго установленія чудесъ. Но церковные авторы XI вѣка громко выражаютъ свою вѣру въ святость Владиміра. Ихъ писанія къ бы составлены для этой цѣли – для убѣжденія русскаго общества и власти въ необходимости канонизаціи. И тѣмъ не менѣе канонизаціи не послѣдовало. Почему?
Одинъ изъ послѣднихъ авторовъ, касавшихся этого вопроса, М. Д. Приселковъ, въ своихъ «Очеркахъ по церковно-политической исторіи Кіевской Руси X-XII в.» (Спб. 1913) предлагаетъ новое объясненіе. Св. Владиміръ не былъ канонизованъ въ XI в. изъ-за сопротивленія Грековъ-митрополитовъ. По мнѣнію изслѣдователя, Греки не могли простить крестителю Руси того, что не отъ нихъ, а отъ Болгаръ онъ принялъ первую іерархію русской церкви (стр. 106, 303). Такимъ образомъ, это предположеніе М. Д. Приселкова стоитъ въ связи съ его извѣстной теоріей о происхожденіи русской іерархіи и о борьбѣ греческой и національной партіи въ Кіевѣ, проходящей красной нитью черезъ всѣ событія русской церковной исторіи. Принимая первую изъ этихъ гипотезъ, мы полагаемъ, что въ подчеркиваніи греко-римской распри, М. Д. Приселковъ, продолжая линію Шахматова, не удержался отъ преувеличеній. А. А. Шахматовъ былъ создателемъ теоріи «Корсунской легенды» – предполагаемаго греческаго варіанта исторіи крещенія Владиміра, легшаго въ основу лѣтописнаго разсказа. Въ концѣ XI вѣка греческая легенда побѣдила и вытѣснила русскія преданія, отраженныя митрополитомъ Иларіономъ и Іаковомъ. Но, вѣдь, Корсунская легенда и слѣдующая за нею Лѣтопись какъ разъ и стерли слѣды болгарскихъ связей русской Церкви и вмѣстѣ съ тѣмъ дали благодарный житійный матеріалъ для канонизаціи Владиміра. Достаточно вспомнить, что древнѣйшія проложныя сказанія черпаютъ свой матеріалъ исключительно изъ Лѣтописи. Замѣтно и вліяніе легенды Константина Равноапостольнаго въ повѣсти о крещеніи Владиміра (въ частности, исцѣленіе въ купели). Если всѣ эти черты легенды принадлежатъ греческому перу (предполагаемаго клирика Десятинной церкви), то какія основанія оставались еще у Грековъ противиться канонизаціи св. Владиміра, житіе котораго отнынѣ утверждало материнскія права греческой Церкви надъ новокрещенной Русью?
Если признать вѣроятнымъ сопротивленіе митрополитовъ XI-XII в. канонизаціи св. Владиміра, то причину его, по нашему мнѣнію, слѣдуетъ искать не въ грубой національной тенденціи, а въ томъ, что можетъ быть названо церковнымъ консерватизмомъ. Канонизація кн. Владиміра, по самому типу новаго святого, представляла великое новшество въ традиціяхъ греческой церкви. Извѣстно, что подавляющее большинство ея святыхъ, послѣ мучениковъ, принадлежатъ къ чину преподобныхъ и святителей. Міряне встрѣчаются въ ея календарѣ (въ отличіе отъ русской Церкви) въ видѣ исключенія. Правда, греческая Церковь канонизовала многихъ своихъ царей, и на этотъ прецедентъ ссылались, конечно, на Руси. Сравненіе съ царемъ Константиномъ встрѣчается и въ Лѣтописи и подъ перомъ Иларіона и Іакова. Какъ ни естественна была эта параллель: Владиміръ-Константинъ, – русскіе книжники упустили одно: теократическій характеръ власти въ Византіи и вытекавшій отсюда особый оттѣнокъ царской канонизаціи. Греческая церковь канонизовала почти исключительно царей, имена которыхъ связаны съ созывомъ вселенскихъ соборовъ и съ торжествомъ православія. Эти канонизаціи – какъ бы «вѣчная память» хранителямъ вѣры, независимая отъ ихъ личной святости. Но лишь «эпистемонархъ» Церкви, «епископъ внѣшнихъ», «царь и первосвященникъ» имѣлъ право на такую теократическую канонизацію. Кіевскій князь, простой «архонтъ» въ глазахъ византійцевъ, конечно, не могъ стоять на одной линіи съ царями Ромеевъ. Русская церковь была подчинена не ему, а митрополиту, а чрезъ митрополита патріарху и императору константинопольскимъ. Прославить князя, какъ святого, можно было лишь въ случаѣ его особыхъ личныхъ – т. е., для Грековъ, непремѣнно аскетическихъ – подвиговъ. А свѣжее преданіе о Владимірѣ не позволяло стилизовать его подъ аскета. Мы знаемъ, правда, многочисленные случаи канонизаціи князей – отнюдь не аскетовъ – въ древней русской церкви. Число ихъ доходитъ до 50 именъ. Но о первыхъ изъ нихъ, Борисѣ и Глѣбѣ, мы знаемъ положительно, что митрополитъ сначала «бѣ невѣрсгвуя» имъ. Святые братья могли еще преодолѣть греческое недовѣріе въ качествѣ мучениковъ и чудотворцевъ. Большинство же князей, прославленныхъ въ до-монгольское время, погребены внѣ Кіева, т. е. ихъ канонизаціи совершалась, вѣроятнѣе всего, мѣстными русскими епископами. Не греческая церковь, а христіанскій Западъ могъ давать нашимъ предкамъ прецеденты для княжескихъ канонизацій (св. Вячеславъ Чешскій). Если угодно, національный мотивъ все же былъ въ греческомъ (предполагаемомъ) отклоненіи канонизаціи Владиміра. Но это былъ мотивъ весьма тонкій и осложненный, присутствующій, какъ нѣкій натуральный фонъ, въ греческомъ теократическомъ сознаніи. Къ варварскому князю нельзя было относиться такъ, какъ къ ромейскому царю.
Но русскіе люди уже въ XI вѣкѣ вѣрили въ святость кн. Владиміра, и эту свою вѣру выразили въ самыхъ раннихъ памятникахъ русской литературы. Въ нихъ и нужно искать внутреннихъ мотивовъ канонизаціи, которая рано или поздно побѣдила всѣ преграды. Одинъ изъ этихъ мотивовъ – заслуга крещенія: это тема Константина. «Во владыкахъ апостолъ», «апостолъ въ князехъ» – называютъ его почти однимъ и тѣмъ же именемъ Иларіонъ и Іаковъ. Иларіонъ глубже другихъ пытается войти въ его внутренній міръ. Онъ останавливается на личномъ крещеніи князя и видитъ въ этомъ актѣ вѣры «любовь Христову». «Како взлюби ты Христа, како предася ему». И въ крещеніи народа онъ усматриваетъ подвигъ, покрывающій личные грѣхи. Не безъ остроумія онъ примѣняетъ къ Владиміру слова ап. Іакова (V, 20): «Обратившій грѣшнаго отъ ложнаго пути его спасаетъ другого отъ смерти и покрываетъ множество грѣховъ». – «Да аще единаго человѣка обратившу толико возмездіе отъ благого Бога, то каково убы спасеніе обрѣте, о Василіе, колико брѣмя грѣховно разсыпа, не единого обративъ человѣка отъ заблужденіе идольскія лети, ни десяти, ни градъ, но всю область свою».
Но замѣчательно, что, какъ Иларіонъ, такъ и Іаковъ, не довольствуясь славой Равноапостольнаго, съ особенной любовью рисуютъ Владиміра Милостиваго. Милостыня – главная и даже единственная изъ личныхъ добродѣтелей Владиміра, открывающая ему небо. «Кто исповѣсть многыя твоя нощныя милостыня и денныя щедроты?» (Иларіонъ). «Болѣе же всего бяще милостыню творя князь Володимеръ», вспоминаетъ Іаковъ и подтверждаетъ это извѣстнымъ разсказомъ о праздничныхъ столахъ князя и о больныхъ, для которыхъ развозили по городу блюда съ княжескаго пира.
Въ этомъ удареніи на милостыню и въ этой высокой оцѣнкѣ человѣколюбивой любви сказалось древне-русское пониманіе христіанства. То, чего, можетъ быть, не хватало Равноапостольному въ глазахъ Грековъ, то для Русскихъ съ избыткомъ покрыто его щедрой и ласковой добротой. И даже легкій, свѣтскій, какъ бы слишкомъ веселый характеръ этой добродѣтели (пиры!) не повредилъ церковному образу святого князя. Въ этой оцѣнкѣ церковная интеллигенція вполнѣ сошлась съ народомъ. Въ былинахъ о «Красномъ Солнышкѣ» народъ совершенно забылъ о крестителѣ Руси, но сохранилъ память о его пирахъ. Былинное «столованье, почестенъ пиръ» и церковныя «нощныя милостыни, деньныя щедроты» лишь два преломленія одного луча. Одинъ свѣтлый образъ, на зарѣ нашей христіанской исторіи, заворожилъ навсегда «новые люди новокрещеные» – народъ, духовно созданный имъ или воскрешенный изъ «идольской льсти».
Владимірскій сборникъ. Въ память 950-летія крѣщенія Руси. 988-1938. Бѣлградъ 1938. С. 188-196.
[1] Одинъ изъ нихъ, принадлежавшій «Библіотекѣ друштва сербской словесности» (подъ № 53), описанъ въ «Гласникѣ» общества, т. XVI, 1863 г.
