Цѣль жизни.
Какую цѣль должна имѣть наша жизнь, вотъ важнѣйшій изъ всѣхъ вопросовъ, требующихъ отвѣта отъ человѣка.
Вопросъ о цѣли жизни есть вопросъ исключительно фолософскій. Никакая другая наука не занимается разрѣшеніемъ этого вопроса, потому что всѣ другія науки имѣютъ дѣло лишь съ частью міра явленій, философія же обозрѣваетъ цѣлое. Но философская точка зрѣнія есть общечеловѣческая, потому что единственное основаніе, на которомъ она утверждается, есть общее наше приданое, разумъ; потому на вопросъ о цѣли человѣческой жизни долженъ умѣть отвѣтъ дать каждый разумный человѣкъ; къ философствованію и способенъ каждый. Первое «почему» дитяти въ существѣ дѣла есть вопросъ философскій и въ этомъ вопросѣ сказывается сознаніе высшаго права, какое внѣдрено въ грудь каждаго, одареннаго разумомъ человѣка.
Философія для разрѣшенія настоящей своей проблемы слѣдовательно не имѣетъ другаго базиса и никакого другаго средства кромѣ разума. Оттого философія не входитъ въ союзъ и ни съ какой религіей. Область философіи не религіозное чувство, а зеркало разума, смотрѣть въ которое составляетъ сущность философіи. Для познанія человѣческаго есть одна только способность, разумъ, и на него единственно философія и опирается. И вѣра есть только особая вѣтвь разума. Все-таки философія не составляетъ противуположности религіи; она хочетъ быть только независимой отъ религіи. Религіи іудейской, христіанской, магометанской для философіи нѣтъ.
Тѣмъ цѣннѣе съ этой точки зрѣнія разрѣшить вопросъ о цѣли жизни. Большая часть людей остаются безотвѣтными предъ этимъ вопросомъ. Живутъ они безъ цѣли, безъ стремленій, дѣйствуютъ безъ плана, – какъ и къ чему наклоняютъ условія внѣшней ихъ жизни. Главнѣйшія побужденія для дѣятельности даютъ имъ чувства, и на удовлетвореніе этихъ чувственныхъ потребностей и желаній все вниманіе ихъ и направлено. Но жизнь есть путешествіе, которое должно имѣть свою преднамѣченную цѣль; мы должны проходить путемъ этой жизни съ цѣлію; путешествіе наше должно быть разумнымъ, осмысленнымъ.
Съ двухъ точекъ зрѣнія можемъ мы разсматривать жизнь. Одна изъ этихъ точекъ зрѣнія есть перспективная, когда каждый отдѣльный человѣкъ все, что внѣ и около него происходитъ, поставляетъ въ соотношеніе со своимъ «я» и съ особеннымъ ему указаннымъ положеніемъ; при этомъ все имѣетъ для него значеніе лишь потолику, поколику его назидаетъ или ему пользу приноситъ; къ остальному же всему, что къ нему не имѣетъ отношенія, онъ остается равнодушнымъ. Онъ судитъ при этомъ объ окружающихъ его явленіяхъ или какъ оптимистъ или какъ пессимистъ. Первымъ онъ бываетъ, когда обстоятельства слагаются для него такъ, что благопріятствуютъ удовлетворенію его желаній; послѣднимъ, если внѣшнія обстоятельства находятся въ противорѣчіи съ его желаніями. Перспективная точка зрѣпія есть точка зрѣнія эгоистическая. На вопросъ: почему себя предпочитаешь ты всѣмъ другимъ существамъ; почему ты заботишься лишь о себѣ самомъ; почему себя, свою волю и силы ты не подчиняешь другой и высшей, – на эти вопросы эгоистъ не можетъ дать никакого отвѣта, по крайней мѣрѣ разумнаго отвѣта; разумныхъ основаній для эгоиста дѣйствительно и не существуетъ. Ссылка на внутреннія, живущія внутри его, побужденія, устремляющія его къ удовлетворенію эгоистическихъ желаній, не есть основаніе благонадежное, потому что надъ побужденіями долженъ возвышаться разумъ; и къ эгоисту всегда можно предъявить вопросъ: почему же разумъ у него не обуздываетъ побужденій эгоистическихъ? Къ эгоистамъ при отвѣтѣ на вопросъ о цѣли человѣческой жизни мы не можемъ слѣдовательно примкнуть; въ ихъ возрѣніяхъ на жизнь нѣтъ разумности.
Вторая точка зрѣнія на жизнь есть точка зрѣнія нравственная, соціальная, идеальная, или ее какъ хотите назовите. Наблюдая сущность вещей мы видимъ, что все частное, а равнымъ образомъ и каждый въ отдѣльности человѣкъ, имѣетъ значеніе лишь въ своихъ отношеніяхъ къ цѣлому, только какъ часть великаго цѣлаго. По Аристотелю человѣкъ не для себя существуетъ, а для цѣлаго; онъ несетъ отвѣтственность предъ цѣлымъ. Онъ входитъ соціально-нравственною единицею въ составъ какого-либо человѣческаго товарищества, семейства, общества, церкви, государства и т. п. По греческимъ идеалистамъ цѣль жизни оттого состоитъ вь томъ, чтобы возможно полно входить въ качествѣ части въ какое-либо цѣлое.
Но предъ разумомъ эта цѣль жизни не выдерживаетъ критики. Понятіе объ этой цѣли жизни выводится изъ опыта, потому что каждый отдѣльный организмъ напослѣдокъ опять тонетъ въ цѣломъ, и только это цѣлое удерживаетъ за собой свое положеніе, свое значеніе, свою цѣну. По именно тотъ же самый опытъ училъ насъ, что общества организмовъ не составляютъ цѣли сами въ себѣ, напротивъ органическая жизнь повсюду представляетъ собою дробность. Такимъ образомъ самый опытъ, значитъ, противорѣчитъ принципу, будто бы цѣль жизни въ возможно полномъ объединеніи съ цѣлымъ.
Есть и еще соображеніе, говорящее противъ такого пониманія цѣли жизни. Только что очерченный идеализмъ въ воззрѣніи на цѣль жизни собою производитъ необходимо дуализмъ. Человѣкъ долженъ бываетъ допускать, что силѣ нравственной, идеальной, создающей, устрояющей, имѣющей въ виду цѣлое, противостоитъ сила ей враждебная, разрушительная, случай, зло, сатана или какъ хотите назовите эту враждебную силу. Смотря по тому, обращаютъ ли вниманіе признающіе дѣйствіе въ мірѣ этой нравственной силы, обращаютъ ли они вниманіе на успѣхи цѣлесообразнаго, добраго или на успѣхи зла, раздѣляются они, въ существѣ идеалисты, на оптимистовъ и пессимистовъ. Гдѣ идеалы этиковъ цвѣтутъ, тамъ они бросаются въ объятія оптимизма; тамъ же, гдѣ подъ дѣйствіемъ грубыхъ силъ идеалы ихъ гибнутъ, тамъ они уклоняются въ пессимизмъ. Идеалисты колеблются между двумя этими силами. Но каждый дуализмъ противорѣчитъ разуму, потому что разумъ желаетъ возведенія каждой проблемы только къ одному основанію; если же онъ оказывается находящимся между двумя принципами, то чрезъ то самое теряетъ онъ для себя опору.
Оказывается слѣдовательно нужда въ иномъ міровоззрѣніи, которое насъ выводило бы изъ роковаго, противуразумнаго дуализма. Сказывается потребность вѣрить въ единое начало, управляющее механическими силами съ одной стороны и жизнію органическаго міра съ другой стороны. Механизмъ и организмъ могутъ быть примирены другъ съ другомъ, если принять, что въ каждой малѣйшей вещи и частичкѣ вещества пребываютъ существа, дѣйствительныя души, проникнутыя жизненными силами – предположеніе, которое и естествознаніемъ подтверждается. За доказанное нынѣ считается, что въ сѣменномъ зернѣ, въ яйцѣ, коротко сказать во всемъ что происходитъ, что является для временнаго бытія, жизненное начало развивается изнутри себя, изъ самого себя, а по вслѣдствіе воздѣйствія и доступа къ тому зерну внѣшнихъ вліяній. Это міровоззрѣніе дозволяетъ намъ сдѣлать новые выводы относительно цѣли жизни.
Платонъ и его послѣдователи только свои собственныя представленія о внѣшнемъ мірѣ изложили, въ которыя они привнесли нѣчто, чего въ немъ не существуетъ. Какъ цвѣтъ не есть нѣчто дѣйствительное, присущее явленіямъ насъ окружающимъ, а только вызываемое въ насъ ощущеніе; какъ тоновъ самихъ въ себѣ нѣтъ, не существуетъ, а составляютъ они только отношеніе между удобоподвижными волнами воздуха и нашими чувствами и ощущеніями, подобно этому и цѣль человѣческой жизни есть только отношеніе, человѣку предносящееся во внѣшнемъ мірѣ. Съ цѣлію нераздѣльно связано понятіе о цѣнности, потому что цѣлью можетъ быть только то, что само по себѣ цѣнно, съ чѣмъ связано понятіе объ извѣстномъ достоинствѣ. Но достоинство опять-таки мыслимо лишь при существующихъ отношеніяхъ. Золото само въ себѣ не имѣетъ ни малѣйшей цѣны; оно цѣнно лишь вслѣдствіе отношеній, въ какія по отношенію къ нему мы ставимъ себя. Только нашимъ чувствомъ создается цѣнность цѣли; въ природѣ сей цѣнности не существуетъ; не существуетъ слѣдовательно и самой въ себѣ цѣли. Нашими чувствомъ и ощущеніемъ создается цѣнность чего-либо, достоинство, и потомъ намѣчается цѣль. Такимъ образомъ цѣль можетъ быть опредѣлена и понимаема какъ объектъ, находящійся къ нашему чувству въ отношеніяхъ сочетанія, координаціи.
Въ чувствѣ же нашемъ могутъ быть различаемы четыре различныхъ ступени: 1) свойственныя всѣмъ живымъ существамъ животныя чувства; 2) личныя чувства (всѣ аффекты, страсти и т. п.); 3) идеальныя чувства, – чувства для всеобщности и для общеполезнаго, для нравственности, красоты, искуства, права и т. п.); 4) наконецъ человѣку свойственно высшее изъ всѣхъ чувствъ религіозное, обращенное на міръ какъ на цѣлое, какъ на вселенную, какъ на единство вселенной, на Бога.
Сь естественно-научной точки зрѣнія человѣкъ есть только животное, мало отличающееся отъ другихъ животныхъ. Съ нимъ въ извѣстномъ объемѣ животныя раздѣляютъ и только что названныя ступени чувства; потому что и животныя обладаютъ извѣстной степени умомъ, извѣстнымъ нравственнымъ чувствомъ (признательностію, вѣрностію и т. п.), извѣстнымъ чувствомъ права (царства пчелиное и муравьиное и проч.) и во всѣхъ этихъ родахъ чувствъ человѣкъ отъ животныхъ отличается лишь степенью и качествомъ. На четвертой же ступени исчезаетъ всякая аналогія между животнымъ и человѣкомъ. Религіозныхъ ощущеній въ мірѣ животныхъ нельзя указать и малѣйшаго слѣда; о Церкви, о Богопочтеніи здѣсь не замѣчается и признаковъ мысли. Способность Богопознанія, ею человѣкъ отличается отъ всѣхъ прочихъ живыхъ существъ. Человѣка можно слѣдовательно характеризовать такъ, что это есть существо мыслящее о Богѣ, существо имѣющее возможность и чувствующее потребность думать о Богѣ и Его познавать.
Англійскій поэтъ Челли (Schelley) такимъ образомъ доказываетъ, что Бога нѣтъ. «Только людямъ, говоритъ онъ, Богъ открылся, только люди думаютъ о Немъ, между тѣмъ какъ всѣ прочія существа о Немъ ничего не знаютъ; слѣдовательно Бога нѣтъ». Посылки правильны, выводъ же изъ нихъ лживъ. То обстоятельство, что только нѣкоторыя изъ земныхъ существъ, а не всѣ, признаютъ Бога, еще не можетъ служить достаточнымъ разумнымъ основаніемъ отрицать существованіе Божества. И во всѣхъ областяхъ знанія и изслѣдованія постоянно лишь немногіе изслѣдуютъ самостоятельно и созидаютъ знаніе, между тѣмъ какъ всѣ остальные къ этому лишь немногими дознанному и созданному примыкаютъ, усвояютъ созданное ими знаніе, въ него вѣрятъ. Это заключеніе по аналогіи должно имѣть свое приложеніе и къ Богопознанію. Лишь мы, люди, способны усвоять воспринятое другими Богопознаніе; познаніе намъ посредствующее Бога есть вѣра. Вѣра есть воспринимающій разумъ: что разумомъ познано и сознано лишь не многими, то усвояется всѣми людьми. Вѣра есть изліяніе высшаго изъ всѣхъ чувствъ, чувства религіознаго, человѣка отличающаго отъ животныхъ и дѣлающаго его способнымъ познавать Божество. И подобно тому какъ человѣческое чувство въ этомъ религіозномъ чувствѣ находитъ высшее свое выраженіе, такъ и вѣра указываетъ человѣку на высшую задачу жизни: цѣль жизни въ Богопозпаніи, въ возможно полномъ и ясномъ раскрытіи высшаго изъ человѣческихъ чувствъ. Способность Богопознанія есть цѣннѣйшее благо человѣка. Всѣ идеальныя блага и союзы платониковъ, искуство и наука, право и нравы, семейство и государство, представляютъ собою лишь посредствующую ступень къ достиженію высшаго, къ достиженію того, что единственно стоитъ того, чтобы къ тому стремиться; все остальное есть только средство въ достиженіи высшаго, въ преслѣдованіи единственно цѣнной жизненной цѣли.
«Ярославскія Епархіальныя Ведомости». 1886. № 7. Ч. Неофф.C. 107-112.